Елена Долгова - Камень ацтеков
Он просто повернулся и побрел прочь — без особой цели, не обращая внимания на проливной дождь и не поднимая глаз, чтобы не видеть лишний раз надоевшую картину всеобщего разрушения.
— Питер.
Он обернулся.
Памела стояла за его спиной, длинные волосы намокли, платье тоже, но светлые, почти прозрачные глаза смотрели прямо, не моргая, в них не было ничего даже страха.
— Ты цела?
Баррет схватил женщину за руку и потянул ее в сторону северной окраины. Памела что-то отвечала, иногда ее ответы звучали бессмыслицей. Бегство отнимало у Баррета все силы — женщина, обычно легкая и довольно ловкая от природы, сейчас висела на нем инертным грузом. Развалины загромождали мостовую, приходилось или обходить их, или преодолевать, рискуя покалечиться на скользком камне.
— Мы тут словно крысы в лабиринте.
Памела упала плашмя, он поднял и перекинул ее через плечо — с таким грузом пришлось идти вдвое медленнее. На всякий случай Баррет обернулся назад. Огромная стена воды шла от гавани — он никогда не видел таких волн. Сквозь верхушку не просвечивало солнце. Серый вал был под цвет серому дню — дню, мокрому от морской воды и раскаленному от трескающейся земли, от ее природного зноя. Это неестественное сочетание — влага без прохлады, жара без ласкового света — угнетало больше всего.
— Ну все, черт возьми. Вставай, Пэм, хватайся за мою руку, и бежим. Если повезет, оно нас не догонит.
Они побежали прочь — падая и вставая, спотыкаясь, обходя трещины, раздирая себе руки о камни. Казалось, почва повышается так медленно, словно оба они не несутся со всех ног, а бредут по бесконечной плоской поверхности, усеянной мусором и битым камнем.
За спиной ударило, ухнуло, содрогнулось — повеяло ветром и влагой, мощью и разгулявшейся стихией.
Питер пробежал еще немного, остановился и обернулся, чтобы встретить океан лицом к лицу.
Зрелище поразило бы кого угодно.
Волна исчезла — она разлетелась, уничтожив себя и сокрушив сушу и город. Там, где раньше теснились дома, теперь плескалась вода. Муть не давала рассмотреть то, что навсегда оказалось на десятиярдовой глубине.
Памела плакала — Баррет достаточно видел ее истерик, но таких слез не замечал никогда — они катились по гладким щекам одна за другой, как бусины, не оставляя следа ни в ее глазах, ни на лице.
— Чудеса, да и только.
Ближе к вечеру они добрались до плантации. Деревянные постройки покосились, но выдержали все три толчка. Саундер ждал у порога с бесконечным терпением, свойственным только псам.
Брасье нашелся у потухшего очага — он сидел там усталый и ошеломленный, на лбу у француза наливался всеми цветами радуги громадный синяк.
— Добрый вечер, капитан.
— А ты что тут делаешь?
— Я подумал, что ты хочешь угостить меня прощальным ужином.
— А если бы я потонул?
— Кому быть повешенному, тот не утонет.
— Смотри, Ролан, — моя кружка… Одни черепки. Оказывается, я случайно разбил счастливую кружку.
— Я больше не буду ломать голову, почему Питеру Баррету отчаянно везло в карты.
Темнокожая служанка, сверкая яркими глазами, увела Памелу в задние комнаты.
— Как она? — поинтересовался Брасье.
— Цела физически. В остальном — трудно сказать. Зато я видел твоего старого знакомого — Тэдди. Не пугайся, парень отдал концы у меня на глазах, и бог смерти не явился, чтобы сделать для него исключение…
Брасье скрестил пальцы, отгоняя зло.
— Я даже и думать о нем не хочу. Хватит с меня перенесенных ужасов.
— Когда вода схлынет, нужно поискать уцелевших на побережье.
Баррет налил себе вина. Он не хотел думать о том, что случится завтра.
— Ты понимаешь, что часть острова просто смыло?
— Да, — сонно ответил Брасье.
— Но это все же не настоящий конец света. Мы живы, остались и другие… Видно, у индейских богов не хватило сил…
— Наверное, капитан.
Брасье уснул прямо за столом, уронив голову в лужу вина. Баррет вышел на террасу, потом под вечернее небо, обогнул покосившиеся сараи… Две-три хижины сгорели начисто — возможно, из очагов просыпались угли. Вода до плантации не добралась, но поля оказались истоптанными, а животные, сломав изгородь, разбежались кто куда.
«Если земля шевельнется снова, в доме может быть опасно. Однако она не шевельнется. А почему? Потому что в доме больше не воют псы…»
Чей-то неясно очерченный силуэт перемещался в сторону океана. Баррет пригляделся.
Через табачные поля, отстраняя кусты руками, медленно и осторожно шла Памела Саммер, «Птичка Архипелага». Она выглядела в точности так, как восемь лет назад, когда Баррет впервые увидел ее на Скаллшорз.
— Пэм, стой! Ты куда пошла?
Она бросилась бежать, Баррет сумел догнать женщину только у реки. Саммер остановилась, в ее опущенной руке Питер заметил пистолет — свой собственный, еще вечером оставленный на плантации.
— Вернись обратно, — тихо, но твердо повторил он. — Иначе я тебя поколочу.
Саммер выпрямилась. Этот удивительный, неподражаемо отважный поворот шеи Баррет замечал еще у Сармиенто.
— Пусти, я должна забрать свое бессмертие.
— Тэдди заморочил тебя пустой болтовней. Миктлантекутли — мертвый бог, ты ему не нужна. Это бог трупов.
— На этот раз он настоящий, я на самом деле вижу его.
— Пэм, пожалуйста, не ходи туда. Там руины, грязь и мертвецы.
— Отойди.
Баррет не сдвинулся с места. Грохнул пистолетный выстрел, потянуло порохом.
Поначалу боли он не почувствовал — только тупой толчок.
Женщина помедлила, словно что-то хотела сказать, потом молча кинула пистолет и, подобрав пышный подол платья, побежала в сторону уничтоженного волной побережья.
— Эх, Пэм. Что ты натворила…
Он сел на мокрую траву, прижимая раскрытую ладонь к окровавленной одежде.
— Плохо. Алюмнус сам себя отравил, Лусии нет в живых, Кид утонул — теперь некому латать мою пробитую шкуру.
Он встал и, спотыкаясь, побрел обратно через поля — до тех пор, покуда что-то живое не прижалось к сапогам. Саундер лизнул ладонь хозяина и по-своему огорчился, ощущая привкус крови.
Найдя на ощупь мохнатые собачьи уши, Баррет потрепал их.
— Ничего, я еще жив, попробую задержаться на этом свете. А вот Пэм ушла в никуда — жаль. Она прожила слишком мало. Такое бессмертие — оно все равно что смерть. Из ада ведь не возвращаются.
Собака вскинула морду к луне и горестно завыла. Баррет скорее ласково, чем грубо толкнул пса сапогом.
— Молчи, Саундер, твоя песня мне не нравится, лучше подставь ошейник — я за него подержусь. Рана-то, как я погляжу, пустяковая. Плохо только, когда во время прогулки вдруг слабеют ноги. Все будет хорошо, мы еще выйдем в море. Не отставай, бродяга, нам с тобою пора возвращаться домой.
