Валерий Большаков - Консул
В сентябрьские иды, в разгар Римских игр, ша-чуань отшвартовался в Царской гавани.
Сергий заметил, как рвался консул сойти на берег, дабы сыскать цирюльника, обзавестись нормальной туникой и тогой и вернуть хотя бы внешность истинного квирита, изголодавшегося по всему римскому, родному и полузабытому в чужой дали. Однако Публий задержался и сказал:
– Что будем делать с драгоценным грузом?
Сергий подумал, и сказал:
– Я предлагаю продать его, а выручку поделить поровну.
Ликторы радостно переглянулись – они-то консульского звания не имели, и что им светило по возвращении? Полунищая жизнь на последнем этаже задрипанной инсулы?
Консул кивнул.
– Ты прав, принцип. Тогда и я внесу свой вклад.
С этими словами Публий достал заветный мешочек, затаренный (Эдик говорил: «Затыренный») драгоценными каменьями синхальского раджи.
Гефестай крякнул.
– Вот это по-нашему, – сказал он и добавил свой мешок.
Искандер с друзьями повторил его широкий жест.
– И мое приданое, – решительно заявила Давашфари, – его тоже надо посчитать! И поделить.
Гефестай посмотрел на нее влюбленными глазами, а взволнованный Юй Цзи сказал:
– Никогда, за вся моя жизнь, я не иметь столько товарищи и друзья!
– Моя твоя понимай! – ухмыльнулся Чанба.
Юй Цзи с «Чань Бо», как люди, расположенные к купле-продаже, каждый божий день таскали на рынок фарфор и шелк. Товар их пользовался бешеным спросом, за него платили золотом, не скупясь, ибо он того стоил.
Через неделю трюмы ша-чуаня опустели, зато золото и каменья, превращенные в векселя, приятно грели души римлян и ханьцев, породнившихся за долгий и опасный путь.
Чжугэ Лян по старой памяти устроился в Мусейон, где нашел старых знакомцев. Там же устроились трое философов, поселившись в общей экседре, уютном пансионате для ученых, выстроенном еще при Птолемее Сотере. Юй Цзи купил дом на Канопской и подумывал заделаться купцом да ходить за товаром… Нет-нет, не к далеким ханьским берегам, где его ждет мучительная казнь, а в Индию. Или к берегам Ливии…
Ликторы весь день бродили по городу, мечтая вслух о том, как они вернутся, как прикупят землицы, да с хорошим домиком, да с десятком умелых рабов…
Там и жениться пора придет, детей завести, жить-поживать, да добра наживать.
А консул с преторианцами нетерпеливо поджидал прибытия правительственной квинквиремы, которая доставит их в Рим.
Пока же они, в подражание Квинту с Гаем, шлялись по улицам Александрии, благо денег хватало. «Не зря съездили!» – говорил Эдик.
На пиршество, посвященное Юпитеру, они не попали, но застали самый конец Римских игр. Празднество они наблюдали словно вчуже, заново привыкая к обычаям империи.
После полудня прибыла квинквирема с гордым «SPQR», значащемся на парусе. Отплытие было назначено на утро.
Пользуясь последним «выходным», весь экипаж «Чжэнь-даня» завалился в хорошую харчевню, где погулял на славу, отмечая скорые проводы, но не прощаясь навсегда.
После гулянки Искандер отправился в Библиотеку, Гефестай с Давашфари ушли вместе, а Сергий решил проветриться.
Дромос, центральная улица Александрии, была полна народу, но Лобанов выделял из толпы лишь девушек, любуясь знойными личиками египтянок, чеканными мордашками эллинок, а еще тут прогуливались девицы из Рима, Иудеи, Аравии, Нубии… Было на что посмотреть.
Дошагав до квартала Ракотис, Сергий прошелся до Серапейона и поплутал меж его бесконечных колоннад, вспоминая охоту на Зухоса и любовь Неферит.
Неожиданно ушей его коснулись частые шаги. Резко обернувшись, Лобанов увидел человека, закутанного в плащ – одни глаза светились из-под накидки.
Сергий красноречиво положил ладонь на рукоять цзяня. Человек в плаще выхватил гладиус.
Резкое движение или порыв ветра, гуляющего среди колонн, смахнул накидку с лица неожиданного противника, и Лобанов увидел знакомые злые глаза, косящие так, что взгляд разъезжался.
– Ород! Ты, что ли? Ну, и живуч же ты, сволочь мелкая!
Косой ощерился, поигрывая мечом.
– Вот мы и встретились, проклятый фромен! – глухо произнес он.
– И почему ты такой дурак? – вздохнул Лобанов. – Ань-ди возвел тебя в нани, ну и жил бы себе при дворе, полизывал бы регулярно задницу Сыну Неба и забот бы не знал. Зачем ты погнался за нами?
– Я. Ненавижу. Вас. Всех! – раздельно отчеканил Ород и бросился на Сергия, выписывая мечом кренделя.
Лобанов потихоньку отступал, отбивая бешеные атаки и не позволяя себе увлечься. Звон и лязг то убыстрялся, частя, то переходил в жестяной скрежет, когда клинки скрещивались и расцеплялись.
– Ненависть, – внушал Косому принцип, – это перегной страха. Перестань бояться, и ненависть твоя глупая пройдет! Хочешь, я оставлю тебе жизнь, и ты начнешь всё сначала? Или вернешься в Серику? Дослужишься до цзы…
– Проклятый… – выдохнул Ород. – Фромен!
– Ну, не хочешь, как хочешь, – холодно сказал Сергий и сделал неуловимое глазом движение. Отбить хитрый удар Косой не смог бы, даже если бы захотел – длины короткого гладия недоставало. А вот длинный цзянь легко, с противным чмокающим звуком, вошел в тело парфянина на треть.
Ород застыл, роняя меч и глядя выпученными глазами на окровавленный цзянь в руке Лобанова.
– Пр-р… – выдавил он. – Фр-р…
Косой рухнул на колени, пошатался, серея лицом, и вытянулся на плитах. Из-под тела медленно натекла вязкая черная жижица, пропитывая полу плаща.
– Peractum est,[59] – пробормотал Лобанов, отступая на шаг.
– Сергий!
Среди колонн заметалось дробное эхо, и к принцепсу выбежала Тзана.
– С тобой все в порядке? – выдохнула она. – Кто это?
Лобанов молча, носком ноги перевернул мертвое тело лицом вверх.
– Косоглазый! Вот ведь дрянь!
– А упорная какая…
– Пошли отсюда. Нашел где гулять! Тут самое дно.
– А сама-то?
– Мне можно, меня не тронут.
– Я бы тронул…
– Тебе можно, а если кто другой осмелится… Пусть только попробует.
– Пошли, Тзаночка, – ласково пропел Сергий, – пошли, моя амазоночка.
И они пошли.
До Остии квинквирема добралась к полудню. Консул, жадно разглядывая наплывающие стены, храмы, маяк, спросил Сергия:
– Скажи, принцип, что я могу сделать для вас? Забыть то, что вы для меня сделали, я не смогу, а отдариться деньгами… Хм. Такое не заведено между друзьями.
Лобанов усмехнулся.
– Ну, уж если тебя обуяла охота творить благие деяния и хлопотать за нас… – протянул он. – Тогда устрой нам римское гражданство, что ли. Довольно нам бегать вдоль и поперек, пора и вверх двинуть.
– Устрою! – твердо сказал консул.
Портовые хлопоты и городская суета остались в памяти Сергия неразличимым фоном. Так длилось до тех самых пор, пока они не вышли на Палатин и не оказались у ворот своего домуса. Четверо преторианцев, Тзана и Давашфари.
