Иван Кратт - Великий океан
Минут через пять Алексей почувствовал, что первое оцепенение прошло. Он глубоко вздохнул и повернулся к Василию — единственному, кто, казалось, почти совсем не устал.
— Ну, не гадал я, — признался он откровенно, — что выберемся да еще в гости попадем.
Он понизил голос, с любопытством и некоторым беспокойством поглядел на лежавших индейцев, на всю необычную обстановку.
— Что за люди? Как думаешь, Василий, а?
Креол повел плечом.
— Кто знает?.. Одно полагаю, худого для нас не помышляют. Главный, должно, из Мексики, черный… Дикие — вроде дальновских. Может — ранчеры, а может — инсургенты. В прошлом годе слышал и о таких.
Василий говорил небрежно и довольно вяло, но у него блестели глаза. Дух приключения уже будоражил его беспокойную натуру.
Алексей осмотрелся. Пещера была большая, высокая, потолок и стены тонули в темноте. Очевидно, она находилась неглубоко в горе — раскаты грома доносились явственно, временами проникал ветер. Дым уходил вверх. Никакого убранства или признаков постоянного жилья. Люди спали на голых камнях, место для костра было выбрано, как видно, случайно. Несколько ружей стояли прислоненные к стене, рядом валялась кое-какая поклажа и седла. Быть может, находившиеся в пещере были на самом деле пастухами из какого-нибудь владения и пережидали здесь грозу. Значит, отсюда недалеко испанские земли!
Это соображение озадачило Алексея. Кусков сказал, что речка как раз уходила от них в сторону, шла по русским, уступленным индейцами местам и что вблизи нее чужих поселений не было. Он уже обернулся, чтобы сообщить об этом Василию и расспросить поподробней (креол плавал тогда с Кусковым), но в это время раздался стук камней, донесся повелительный голос, и в дальнем конце пещеры снова появился человек в плаще и шляпе. Он вернулся один. Индейцы, по всей видимости, остались у входа.
Незнакомец был худ, высок. Темное лицо его словно перекрещивалось длинными тонкими усами, большой шрам поперек лба приподнимал левую бровь. Хозяину пещеры могло быть и пятьдесят лет и тридцать, а изуродованная бровь придавала лицу свирепое выражение. Но сейчас он казался скорее взволнованным, чем недовольным.
Приблизившись к огню, он тронул рукой шляпу, поклонился и произнес несколько фраз по-испански. Василий неожиданно вздохнул.
— Он говорит, что его зовут дон Петронио и что он рад, что мы не бостонцы, — перевел он поспешно, не сводя глаз с испанца. — А наипаче доволен, что мы русские…
Креол хотел еще что-то добавить, но Алексей, а глядя на него, и Лука встали со своих мест и, в свою очередь, раскланялись.
— Передай, что мы тоже рады и благодарим за помощь, — заявил Алексей Василию. — И сообщи, кто мы такие и для чего сюда прибыли.
Алексею понравилась вежливость испанца, и, кроме того, было приятно сознавать себя начальником. А особенно радовало, что этот дон, кто бы он ни был, особо уважительно отнесся к ним, потому что они русские. Выходит, что тут уже о них слышали.
Пока Василий переводил, один из выходивших индейцев вернулся, таща на себе убитого барана, и тут же принялся его свежевать. Только сейчас Алексей и его спутники почувствовали, что они голодны, а Лука сразу же подсел к индейцу и начал ему помогать.
— Горло ему перережь, почтенный, — трогал он индейца за руку. — Кровь собери. Ить, темнота!
Индеец не понимал, но старался сообразить, о чем идет речь. Потом догадался, что-то проговорил и, важно кивнув головой, передал нож промышленному. Лука с ожесточением принялся за дело. Скоро куски ловко разрубленного барана жарились на углях, а проснувшиеся индейцы с любопытством и уважением глядели на Луку.
Петронио внимательно слушал Василия. Временами, когда креол, подыскивая нужное слово, умолкал, он терпеливо ждал. Лицо его, наполовину скрытое широкими полями шляпы, оставалось неподвижным, но видно было, что испанец внимательно слушает. А когда Василий упомянул о Резанове, о том, что они приехали сюда во исполнение его планов, Петронио быстро поднял голову.
— Я знаю синьора Резанова, — сказал он с неожиданным интересом. — Я служил тогда в президии. И я знаю, что он умер. Вы были все время с ним?
— Нет, он уехал один, — ответил Василий. — А скончался в Сибири.
— Я спрашиваю не из любопытства… — Петронио вдруг нахмурился, снял шляпу. Шрам на лбу, длинные усы и впалые щеки делали его старше. Теперь он выглядел пятидесятилетним, да и на самом деле, очевидно, это было так. — В сорока милях отсюда, в миссии Сан-Пабло, живет синьорита Аргуэлло. Четыре года назад она узнала о смерти синьора Резанова и покинула людей. Может быть, вам придется бывать в тех местах — расскажите ей. Но не упоминайте моего имени…
Он умолк, прошелся по пещере. Длинная тень его задевала каменные своды.
— Она получила известие утром. Мы уже знали с вечера. Весть о смерти синьора Резанова губернатор получил из Мексики. Но никто первый не хотел сообщить синьорите. Сказал Гервасио, приемный сын ее отца, преследовавший девочку своей любовью… Два дня не выходила она из комнаты, два дня не варился обед, слуги на кухне плакали. Дон Аргуэлло не покидал церкви, а синьора и дети молились дома… На третий день она вышла. Ни единой слезинки не было в ее глазах. Раздала свои платья женщинам, попросила позвать настоятеля. Монах благословил ее отъезд… С тех пор она живет в миссии.
Петронио, как видно, хотел еще что-то сказать, но удержался. Не доходя до костра, он резко прикрикнул на ждавших ужина индейцев, поднял их. Те послушно и торопливо стали собираться.
— Прощайте, синьоры, — приблизился он снова к гостям. — Гроза прошла. Завтра продолжите путь. Это жилище — ваше!
Петронио сделал широкий жест рукой, низко поклонился и вышел вслед за индейцами.
— Куда они? — нарушил молчание Лука. — Пошто сорвались? Кто такие?
— Инсургенты! — вдруг сказал Василий задорно. — Мятежники! Против короля воюют. Чтоб людям вольно жилось! За этого дона Петронио гишпанцы объявили десять тысяч пиастров. Еще у Дракова мыса про него слышал…
…Алексей вышел из пещеры. Гроза действительно утихла. Внизу гудела река, огромные звезды светились между разорванными облаками, кругом темнели горы. Белый плотный туман наползал на землю, было беспокойно и душно.
Встреча с человеком, знавшим Резанова, а главное, рассказ о той странице его жизни, о которой услыхал впервые, заинтересовали и взволновали Алексея. Он даже не стал слушать Василия, рассказывавшего Луке про действия инсургентов. Николай Петрович никогда не говорил ему о своей калифорнийской невесте. Он возвратился тогда деятельный больше прежнего, бодрый, говорливый. Правда, иной раз он внезапно умолкал посреди разговора, задумывался, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя. Как будто чувствовал, что покидает эти края навсегда…
