Иван Кратт - Великий океан
Семь лет назад, на Кадьяке, умер от ран, полученных на охоте за моржами, единственный родственник Алексея, дед Онуфрий. Родители погибли во время холеры еще в России. Умирая, старик бредил теплыми странами, где когда-то бывал в молодости. Потом пришел в сознание, подозвал внука и просил похоронить по морскому обычаю, опустив тело в океан.
Был шторм, и зверобои отказались выйти в море. Они не любили старого гарпунщика за свирепый нрав и тяжелую руку. Алексей молча выслушал отказ, сам зашил в старый парус покойника, привязал якорь и, напрягая все силы, отнес в лодку. Буря угоняла байдарку все дальше и дальше, исступленно швыряла ее, вырвала весла. Алексей изнемог настолько, что не в состоянии был поднять тело, чтобы опустить в воду. Тогда он перевернул байдарку… Через несколько часов мальчишка выбрался на берег за двадцать верст от бухты и в становище зверобоев уже не вернулся. Он двинулся пешком по берегу, направляясь в Ново-Архангельск. По пути Алексей встретил судно Резанова, шедшее на Ситху.
Ревизору российских колоний очень понравился смелый, решительный паренек, с такими же вьющимися русыми волосами, как и у него самого, открытым веселым характером. Резанов рассказывал ему о Петербурге, Японии, южных морях и землях. Алексею вспоминались и слова деда, давние разговоры бывалых промышленных. Он готов был слушать камергера без устали.
Резанов хотел взять Алексея с собой в Калифорнию, но правитель колоний Баранов не отпустил.
— Придет время, сам поведешь туда судно, — сказал он, с удовольствием разглядывая из-под нависших бровей Алексея. Подросток ему тоже нравился. — Нам свои мореходы потребны.
Шесть лет прожил Алексей в Ново-Архангельске. Учился в школе, устроенной Барановым, плавал по заливам, ходил до редута «Св. Михаила» в Берингово море, описывал берега, составлял навигационные карты. Хотел подружиться с Павлом, крестником правителя, таким же сиротой, изучавшим мореходное дело в Кронштадте и в Англии, но из этой попытки ничего не вышло. Тихий и замкнутый Павел охотно помогал ему в ученье, но сторонился отчаянных выдумок Алексея, взобравшегося дважды на недоступную вершину горы Эчком, а в другой раз с десятком алеутов, вооруженных только промысловыми дротиками, напавшего на пиратское судно. Пираты прострелили тогда ему ногу. Зато крестник правителя часто был изумлен замыслами Алексея, всегда точными, ясными, исполнимыми.
Алексей очень привязался к Резанову. И когда тот вернулся из Калифорнии, интересовался всем, обо всем расспрашивал и не знал лишь про обручение и будущую женитьбу Николая Петровича. Резанов о ней не говорил никому и открыл секрет только правителю. Да эта сторона жизни и не интересовала Алексея. Он хотел одного — самому побывать в новых местах, строить поселение. Баранов и Николай Петрович составляли уже подробный план.
Еще в разговорах с испанцами, особенно с падре Уриа и Кончей, Резанов понял, что можно и должно поставить заселение на ничейной земле, на границе с Калифорнией, вспахать пустующие прерии, развести скот, научить индейцев обрабатывать поля. Тогда не надо будет зависеть от торговли, которую все время старается запретить Испания.
Однако план пролежал шесть лет. Резанов уехал в Петербург, надеясь вернуться через год, как только кончится война в Европе, но не вернулся совсем. Заболев дорогой, он умер в Красноярске. До последней минуты он не думал о смерти…
Прибывший из Охотска шкипер рассказывал о последних днях Резанова. После отъезда из Ситхи он направил на Сахалин тендер «Авось» под командой Давыдова, а сам на «Юноне» прибыл в Охотск. Отсюда «Юнона» с Хвостовым пошла на Сахалин и Курилы в помощь Давыдову, а Николай Петрович спешно выехал верхом в Якутск, чтобы не терять ни одного лишнего часа и поскорее явиться в Петербург. Возможность войны, дела в колониях, думы об оставшейся Конче беспокоили и торопили. Однако тяжелый путь по горам и топям, переправы через бесчисленные речки, а затем простуда задержали его, и он прибыл в Якутск лишь в начале зимы.
Измученный и больной (он провалился в реку при переправе), Резанов не хотел задерживаться и снова помчался дальше. Теперь он ехал по замерзшей Лене в санях, немного отдохнул и окреп. Зато в Иркутске силы снова покинули его, почти месяц он не вставал с постели. Он исхудал, глаза его ввалились, никто не узнавал в нем живого, веселого юношу, каким он бывал много лет назад у отца в этом самом городе.
И рассказывал он неохотно, и все торопился ехать. Больным, беспокойным он и покинул Иркутск. Губернатор сам проводил Резанова, помог сесть на лошадь, послал с ним врача.
Врач сопровождал Николая Петровича до Красноярска. Дальше никто из них уже не поехал… Совсем обессиленный, Резанов упал на дороге с лошади, и его уже без сознания доставили в Красноярск. Он бредил и настойчиво требовал торопиться в Петербург.
«Как далеко еще!.. Как далеко!..»
Местный и иркутский врачи определили сотрясение мозга.
На рассвете Николай Петрович ненадолго пришел в сознание. За Енисеем всходило солнце, между скалистых берегов розовел снег. Необъятный простор открывался перед глазами… Резанов с трудом приподнялся на локте, напрягая последние силы, несколько секунд глядел в окно. Затем упал на подушку, и дыхание его погасло.
В Ново-Архангельске целую неделю был приспущен флаг, архимандрит Ананий в траурной ризе служил панихиду…
Алексею казалось тогда, что мечта его тоже никогда не осуществится. И вот Баранов послал его с Кусковым в давно желанный вояж. Уже не мальчиком, а двадцатичетырехлетним мужчиной, помощником человека, которому правитель доверил самое значительное дело и который был его единственным верным другом.
— Верю и тебе, Алеша, — сказал ему Баранов на прощанье. — Думаю, своего отечества не подведешь. Мало нас тут, а дéла, ох, как много…
Тогда же Алексей впервые заметил, как постарел правитель.
Полтора месяца шли они до Калифорнии. Полтора месяца ждал он этого дня. Что ему скажет «завтра»? Пустынные места, люди, которых он не знал, быть может, враги. Неизвестно всё. Даже птицы, деревья и травы. Завтра корабль уйдет дальше, останется немного людей, как на необитаемом острове.
Алексей долго ворочался на своей койке. Ночной туман давно уже окутал судно, расползся по заливу. В сырой белой мути утонул берег, горы, вся земля. Было глухо и сыро, лишь изредка слышался у борта плеск воды да храпел отставной лекарь. Алексей закрыл иллюминатор, натянул на голову одеяло и постарался больше ни о чем не думать. Но это ему не удавалось, и он заснул только перед рассветом.
Глава вторая
