Тайна Моря - Стокер Брэм
Отметим, что Бэкон в описании шифра обращает внимание и на его бесконечные возможности и вариации. Послание может доноситься упорядоченным повторением любых двух символов в не более чем пяти комбинациях одного или обоих. С тем же успехом можно применять не только буквы, но и цвета, звон колоколов, выстрелы из пушек или другие звуки. Возможно задействовать все органы чувств в бесконечных комбинациях.
И заодно отметим, что уже при первом упоминании системы в 1605 году Бэкон говорит: «…несомненно, возможно, влагая внутренний текст во внешний в соотношении самое большее один к пяти».
«Самое большее один к пяти»! Но в примерах системы, что он приводит восемнадцать лет спустя, когда, вероятно, его пора тайнописи в деловой переписке подошла к концу и он, уже достигнув высшей должности восседающего на мешке с овечьей шерстью [69], мог спокойно взирать на тех, кто пытается что-то скрыть, при условии, конечно, что скрываются не взятки, — дается только один метод: пять внешних букв на каждую внутреннюю. В дальнейшем и более подробном периоде он говорит еще об одном необходимом условии: «Внутреннее письмо должно быть хотя бы в пять раз меньше внешнего…»
Даже в его примере Do not go till I come есть лишняя буква — последняя «e», словно он желал ввести читателя в заблуждение как намеком, так и прямым утверждением.
Возможно ли, что Бэкон решил не доводить до совершенства свой чудесный шифр? Поверим ли мы, что тот, кто открыто с самого начала говорил «самое большее один к пяти», довольствовался столь высоким числом внешних букв, когда мог обойтись и меньшим? Его же последнее условие превосходного шифра — а именно «не вызывать подозрения» — нарушается бóльшим числом символов, чем необходимо. Из-за повтора символов и раскрывают тайнопись, а в шифре, где символы обращены к глазам, уху, прикосновению или вкусу, а потому более заметны, шансы обнаружения только возрастают. Значит, нет сомнений, что он не остановился в своих исследованиях и изобретениях, покуда не довел шифр до наименьшего измерения, а затем по какой-то причине пытался отвлечь учеников от своих прежних утверждений. В дальнейшем, вероятно, еще будет доказано, что в переписке с друзьями он пользовался не одной вариацией и не одним сокращением своего двухбуквенного шифра. Когда станут известны секреты «писания», которые, по словам мистера У. Дж. Торпа в его примечательной книге «Тайные жизни Шекспира и Бэкона» (The Hidden Lives of Shakespeare and Bacon), Бэкон держал в своем кабинете в Туикенем-Парк, мы наверняка узнаем больше. Но в одном, однако, мы можем быть уверены: Бэкон не оставил свои интересные исследования и смена «самое большее один к пяти» в 1605 году на «хотя бы один к пяти» в 1623-м предназначалась для некоего умолчания или введения в заблуждение, нежели для ограничения первоначальных возможностей его великого изобретения. Однажды интересной темой для теорий и исследований станет вопрос, для чего применялся его двухбуквенный шифр между 1605-м и 1623-м и что он желал скрыть.
То, что оригинальный шифр можно сократить, налицо. Пятерного двухбуквенного шифра существует тридцать две комбинации. В елизаветинском алфавите, как отмечает сам Бэкон, было только двадцать четыре буквы, и некоторые возможности сокращения представляются сами собой, раз с самого начала не задействовалась целая четверть символов.
Приложение B. О сокращении числа символов в двухбуквенном шифре Бэкона
Изучив тексты — как с цифрами, так и с точками, — я нашел заметные повторения групп символов, но ни одна комбинация не повторялась достаточно часто. В цифровом шифре класс повторений казался заметнее. Впрочем, возможно, это оттого, что и сами символы были проще и более мне знакомы, а потому и догадки проверялись легче. Было возможно, что оба текста — лишь вариации одной системы. Я бессознательно взялся за простую форму — цифры — и очень долго и утомительно читал их слева направо, задом наперед, по вертикали, вычитал, складывал, умножал и делил, но безо всякого удовлетворительного результата. Ободряло только, что, когда я получил сложением восьмерки и девятки, они часто повторялись. Впрочем, как я ни бился, вывести из этого внятный результат я так и не смог.
В отчаянии вернувшись к тексту с точками, я нашел этот метод еще утомительнее, поскольку при ближайшем изучении отчетливо видел признаки шифра, но ни его тип, ни метод прочтения понять не мог. Большинство букв были помечены — вообще-то проще было найти буквы без точек. Приглядевшись еще ближе, я обнаружил, что точки расположены тремя разными способами: а) в теле самой буквы, б) над буквой, в) под нею. В теле буквы никогда не встречалось больше одной отметины, но вот тех, что выше и ниже, могло быть и одна, и две. Некоторые буквы помечались одной точкой в теле; другие, с точкой в теле или нет, не помечались ни сверху, ни снизу. Таким образом, во всех трех категориях наблюдалось полное разнообразие форм. Единственное, о чем мне то и дело говорило чутье, — крайне редко буквы помечались и наверху, и внизу. Наконец я умозаключил, что пока мне лучше оставить попытки расшифровки и самому попробовать разработать шифр — в духе бэконовского двухбуквенного, который в конце концов в чем-то да совпадет с внешними условиями одного или обоих у меня на руках.
Но у бэконовского двухбуквенного в том виде, в каком он предлагается в Novum Organum («Новом Органоне»), в каждом случае пять символов. Поскольку повторов групп по пять я не видел, я взялся за задачу сократить бэконовскую систему до меньшего числа символов — что мне уже удавалось в прошлом.
Я часами перебирал способы сокращения, с каждым разом все ближе подбираясь к непревзойденной простоте, пока наконец не почувствовал, что освоил принцип в совершенстве.
Возьмем бэконовский двухбуквенный шифр, как он сам его описывал, и устраним все повторы из четырех или пяти одинаковых знаков: aaaaa, aaaab, abbbb, baaaa, bbbba, bbbbb. Так остается полный алфавит с двумя дополнительными символами для точек, повторов, заглавных букв и так далее. Впрочем, сей метод удаления не позволяет сократить само число использованных символов — их все равно требуется по пять внешних на каждую внутреннюю букву. Следовательно, нужно попробовать другой процесс сокращения, затрагивающий разнообразие символов без связи с числом повторов каждого, вплоть до пяти.
Следовательно, берем бэконовский двухбуквенный и ставим напротив каждой группы требуемое число символов. Первый, ааааа, требует всего одного — «а»; второй, аааab, — двух, «а» и «b»; третий, aaaba, — трех, «а», «b» и «а»; и так далее. Таким образом мы найдем, что 11-й (ababa) и 22-й (babab) требуют пяти символов, а 6, 10, 12, 14, 19, 21, 23 и 27-й — четырех. Следовательно, если устранить эти двухбуквенные комбинации, требующие четырех-пяти символов, — всего числом их десять, — у нас все равно останется двадцать две комбинации, требующие не более двух добавок к первоначальной букве. Сопоставим их с алфавитом — и шифр готов.
Если, следовательно, разработать средство выражения определенного числа повторов вплоть до пяти и если сократить наш алфавит до двадцати двух букв, мы разом сведем двухбуквенный шифр до трех символов вместо пяти.
Последнее дается достаточно просто: некоторые буквы применяются так редко, что их можно смело сгруппировать по две. Взять, к примеру, «x» и «z». В современной английской печати там, где буква «e» применяется семьдесят раз, «x» применяется всего три раза, а «z» — два. Опять же, «k» применяется всего шесть раз, «q» — всего три. Следовательно, вполне можно объединить «k» и «q», «x» и «z». Такое уменьшение елизаветинского алфавита оставит всего двадцать две буквы — столько же, сколько есть комбинаций двухбуквенного шифра после сокращения. И далее: «w» — это лишь дубль-«v», а значит, можно выделить себе особый символ, обозначающий повтор той или иной буквы, будь то в слове или на стыке двух разных слов. Так мы заодно придадим шифру бóльшую гибкость, снижая шансы обнаружения.
