Густав Эмар - Флибустьеры
— Я не окажу словам дона Блаза чести оспаривать их. Существуют обвинения, которые честные люди не трудятся опровергать. Я должен был действовать, сообразуясь с приказаниями капитана, который один является здесь начальником. С тех пор, как мы вошли в пустыню, мы потеряли двадцать человек от болезней и индейских стрел. Неужели справедливо выставлять меня виновником стольких смертей? В моей ли власти избавить каждого из вас от того, чем грозит ему судьба? Если бы капитан приказал мне с самого начала идти через дель-Норте, не сворачивая в сторону, то мы давно бы уже вышли из нее. Он говорил мне, что желает настигнуть апачей, а я вынужден был считаться с его волей.
Как ни скользки были приведенные доводы, они, однако, примирили офицеров с Кукаресом. Кукарес вздохнул, но от капатаса отделаться было не так-то легко.
— Хорошо, — продолжал он, — строго говоря, вы, может быть, и имеете право говорить так, и я поверил бы вашим словам, но у меня есть еще более очевидные факты против вас.
Леперо опять пожал плечами.
— Я знаю и могу доказать, что своими разговорами вы сеете возмущение среди пеонов я солдат. Еще сегодня утром, полагая, что вас никто не видит, так как все еще спали, вы поднялись и кинжалом прокололи десять мехов с водой из пятнадцати, находившихся у нас. Шум, который я нечаянно произвел, когда бежал, чтобы поймать вас на месте преступления, помешал вам довершить его. Я приготовился сообщить о вашем поступке, но в это время мы все были созваны на этот совет. Что скажете вы на это? Защищайтесь, если можете.
Все глаза опять обратились на леперо. Он был мертвенно бледен, глаза его налились кровью. Прежде чем кто-либо мог угадать его намерение, он выхватил пистолет и в упор выстрелил в грудь капатасу. Честный, преданный Блаз Васкес свалился, как сноп, не произнеся ни слова. Совершив это преступление, Кукарес одним нечеловеческим прыжком вскочил на лошадь и помчался прочь.
Поднялся невыразимый переполох, все бросились преследовать леперо.
— На коней! На коней! В погоню за убийцей! — кричал граф, жестами и голосом подстегивая своих людей.
Французы кинулись за ним. Невозможно было в первые минуты описать охватившую их ярость. В леперо стреляли, как в дикого зверя. Долгое время он бросался галопом то в одну сторону, то в другую, стараясь скрыться от преследователей. Но все было напрасно. После первых минут замешательства всадники стали упорядочение заезжать с обеих сторон и, пока он бросался из стороны в сторону, успели окружить его плотным кольцом. Вид леперо был ужасен и омерзителен, он струсил, его охватил страх смерти. Глаза его вылезли из орбит, молитвенные слова срывались с губ вместе с гнусным богохульством, у рта показалась пена. Он завыл, зашатался в седле, судорожно ухватившись за гриву лошади, и вдруг свалился безжизненной массой на песок, испустив последний крик ярости.
Он был мертв!
Это событие вызвало страшное волнение среди солдат. С этой минуты они поняли, что стали жертвой предательства и оказались в безнадежном положении.
Напрасно капитан старался вернуть им бодрость, они ничего не слушали и предались отчаянию, которое грозило привести к полной деморализации.
Граф отдал приказ выступать. Немедленно двинулись дальше.
Но куда идти? В какую сторону направиться? Не было видно ни малейшего следа. Однако они шли — шли просто для того, чтобы переменить место, уже не надеясь выйти из песчаной могилы, в которой они считали себя похороненными навсегда.
Прошло восемь дней — восемь веков, во время которых отряд испытывал самые жестокие муки голода и жажды.
Отряда графа де Лорайля, собственно, уже не существовало. Не было ни офицеров, ни солдат, это была толпа изможденных призраков, стая диких зверей, готовых пожрать друг друга.
Надрезали уши лошадей и мулов и пили их кровь.
Они бродили то в одном направлении, то в другом. Мираж дразнил и обманывал, раскаленные лучи солнца доводили до безумия. Их охватило отчаяние. Одни смеялись идиотским смехом, и это были самые счастливые, так как, сойдя с ума, не чувствовали своего горя. Другие яростно потрясали своим оружием, произносили угрозы и проклятия, поднимая к небу кулаки, а небо стало раскаленно-красным и безжалостно взирало на расстилавшуюся внизу огромную песчаную могилу. Некоторые, наконец, дойдя до границы отчаяния, но все еще сохраняя ясный ум, пускали себе пулю в лоб, призывая к тому же своих менее решительных товарищей.
Хотя французы и считают себя самым храбрым народом в мире, они легче других приходят в отчаяние и деморализуются. Ничто не может им противиться, когда они идут вперед, но, с другой стороны, ничто не может их удержать при отступлении — ни убеждения, ни принуждения.
Граф де Лорайль в страшной скорби смотрел на крушение всех своих надежд. Он первым шел вперед, последним успокаивался на стоянках, ел на ходу, когда убеждался, что все его товарищи получили свою долю. Он одинаково заботливо относился ко всем своим солдатам, которые, удивительная вещь, хотя и испытывали ужасные муки, ни разу не упрекнули его.
Пеоны Блаза Васкеса были уже в основной части мертвы, остальные искали спасения в бегстве, то есть нашли себе неведомые могилы где-нибудь поблизости. Верными капитану остались только белые, по большей части французы, храбрые офицеры, совершенно не умеющие биться с таким врагом, как пустыня, и тем более победить его.
Из двухсот сорока пяти людей, составлявших отряд, вышедший из колонии, в описываемый момент в живых остались только сто тридцать три, но и те скорее были похожи на растерзанных, обезумевших призраков, чем на живых людей.
Самая жестокая болезнь, какую только может испытывать человек в пустыне, есть ужасное душевное состояние, называемое мексиканцами калентура.
Калентура проявляется в том, что истощенный человек по временам видит перед собой самые тонкие и приятные яства, прозрачную, как кристалл, холодную воду, чудные ароматные вина. Ему кажется, что всем этим он наслаждается, это возбуждает его, но потом галлюцинация проходит, и человек остается в полном изнеможении и чувствует себя еще более опустошенным, чем раньше, так как в воображении его еще живо минувшее видение.
Настал, однако, день, когда несчастные французы, не выдержав горя и мук, отказались идти дальше и решились умереть там, куда их завела судьба. Они легли на горячий песок в тени громадного агуэгуэльта с твердым желанием оставаться без движения до тех пор, пока смерть, которую они давно призывали отчаянными криками, не придет и не освободит их от мучений.
Солнце опустилось за горизонт в облаках золота и пурпура, сопровождаемое мольбами и проклятиями несчастных, ничего не ожидавших, ни на что не надеявшихся и сохранивших только первобытные инстинкты.
