Иван Дроздов - Славянский котел
Кирилл сказал брату:
— Где ты больных столько наберешь?
— Как где? — одушевлялся Ефим, который, казалось, всё время дремал или находился во власти какой–то неотвязной и тревожной думы. Он был похож на тех многочисленных больных, приезжавших в сопровождении родственников на Русский остров для лечения. Они ни в какие лучи Простакова не верили, смотрели на мир безучастно и о чём–то всё думали, думали. Ефим ещё не впал в такую глубокую депрессию, всякие денежные дела его ещё занимали, но, как казалось Борису, и он уже был на краю полной апатии.
— Как где? — поднимал Ефим голову. — Америка вся больна. Тут каждый третий в депрессии пребывает, боится чего–нибудь, дергается, как тот, бесноватый, которого вы за одну минуту усмирили. Так если уж у него эти лучи, — кивнул он на Бориса, — и они так скоро лечат, и без порошков, без таблеток, — так ты вообрази, какие тут горы золота лежат! Да тут хоть тысячу лечебниц открывай! Правильно мои советники рассчитали! А если ещё на Кубу махнуть, в Аргентину, в Бразилию — там бешеных — пруд пруди. Давайте мне ваши предложения, и мы с вами компанию учредим. Доходы пополам делить будем: половину мне, другую половину вам, а остальное — тебе, Кирилл.
И Ефим, довольный каламбуром, рассмеялся. Он будто бы и осмелел даже, в даль морскую перестал смотреть. Но, впрочем, тут же и снова потух, словно пар из него вдруг вышел, на грудь голову опустил и в свои, занимавшие его неотступно думы ушёл.
И так он сидел долго, может быть, четверть часа, и за это время Борис мог заключить, что собеседник его не на шутку болен. А вот чем болен, как назвать эту болезнь и чем её лечат, он не знал. Может быть, Ной Исаакович, очутившийся здесь таинственным образом и сейчас, очевидно, где–то спит безмятежно, — может быть, он определил бы точно, чем занедужил олигарх и чем лечить его, но вот он, создавший могучее средство для лечения таких больных, не знал даже и того, как такое состояние человека и называется.
А Ефим поднялся со своего места, достал из–за стола подзорную трубу, — такая, наверное, у морских капитанов бывает, — и как–то осторожно, подвигаясь боком к окну, выбрал удобное место и направил трубу на огонёк.
— А–а–а, я так и знал: катер это быстроходный, за домом моим наблюдение ведёт. Мерзавцы! Я до вас доберусь.
Бросил на стол трубу, схватился за кресло и повис над ним. Что–то хотел сказать, но горло перехватило. Кирилл и Борис взяли его руки, посадили в кресло. Было мгновение, когда Борис сомневался, надо ли ему вмешаться со своим «Импульсатором», но тут же и решился. Тронул медальон — «выстрелил». И олигарх вскрикнул:
— Голова!..
Борис обнял Ефима, стал тереть пальцами виски. К Ефиму вернулся голос, он явственно и будто бы с радостью прого- ворил:
— Так, так — хорошо!.. Лучше мне стало, лучше.
Борис поглаживал голову, проходился тёплыми мягкими пальцами за ушами. И так минут десять. А Ефим предавался неге, точно кот, которого гладит хозяин. Потом устремил осмысленный энергичный взгляд на Простакова.
— Что случилось? Что произошло? Вы же маг, волшебник!
Борис пожимал плечами; он, конечно, знал, что освежающее, оздоровляющее действие оказала на Ефима доза, всего лишь одна доза, и теперь Борис очень бы хотел, чтобы благотворное действие его лучей продолжалось. У себя на острове он наблюдал пролеченных больных: и все они без исключения расставались со своим угнетённым состоянием, и сейчас он думал: дай–то Бог, чтобы так же помогло и олигарху. Он ещё не мог представить, как это обстоятельство отразится на его дальнейшей судьбе, поможет ли это ему скорее освободиться, но что олигарх захочет налаживать с ним хорошие отношения — в этом Борис не сомневался.
Что же до Кирилла, то он не однажды наблюдал, как его братец вдруг неожиданно впадал в психологическую кому, и помочь ему в этих случаях никто не умел, но то, что происходило с Ефимом сейчас, он понять не мог. И только думал: «Неужели массаж Простакова, такой лёгкий — одно лишь прикосновение рук — так быстро и радикально оживил братца?
А Ефим вышел из–за стола, растворил окно, за которым сгущалась темень и в ночи ярче горел огонёк катера, посмотрел на него с минуту, а затем обратился к Простакову:
— Вы маг! Поразительно! Я после таких приступов неделю валяюсь, как труп, а тут… Словно холодный душ принял. И голова не болит, и спать не хочется, — да что же вы за человек? Какая сила в ваших пальцах? Ведь вы только руками ко мне прикоснулись!
Простаков ответил:
— Я биолог, знаю точки на голове, которые нужно погладить в случае, если человека посещают страхи, тревоги, — или, как раньше наши русские люди говорили, «хандра нашла». Вот она нашла на вас, а мы её отогнали.
— Надолго… отогнали?
— Думаю, что да, надолго.
Олигарх снова подошёл к окну, и теперь уже он смотрел не только на огонёк, но и на небо, где весело и призывно светили крупные звёзды, Там, на небе, была своя жизнь, и чем мечтательнее человек, чем яснее его ум и спокойнее душа, тем он больше увидит в той вселенской, недоступной и непонятной нам жизни. Ефим шире растворил окно, пустил в комнату клубы воздуха ночного океана и несмолкаемый, нарастающий к рассвету шум волны. Не поворачиваясь к собеседникам, мечтательно проговорил:
— Я тут заметил: в России к рассвету природа как бы засыпает, становится тише, а тут, наоборот: едва только над горизонтом забрезжит розовая полоска, так и волна просыпается, океан, точно старик, начинает кряхтеть, стонать, — над ним появляется одеяло, сотканное из тумана. И только с рассветом ко мне подбирается сон, и я тогда ложусь вон на том диване.
Ефим замолкает и снова приставляет к правому глазу подзорную трубу. Недовольно, словно дряхлый старик, ворчит:
— Смотри–ка: большой катер, словно боевой корабль: и пушки на борту, и ракетные установки. Да–а–а… если он шарахнет ракетой… — перья из нас полетят. Ишь, мерзавцы! Взяли меня на прицел. Я вот сейчас посплю, а потом сяду на свой ракетный катер и пойду к ним, узнаю, чего они тут под моими окнами забыли.
И к Кириллу:
— Ты где поселил нашего гостя?
— У себя в кабинете.
— Ну, тоже — нашёл место. Я его возьму к себе.
И к Борису:
— Пойдёмте, я покажу вам ваши комнаты. Вас будут охранять мои ребята, а кормить мой повар. Так–то надёжней, да и комфортнее, чем там, у Кирилла.
Простаков заметил:
— Мне хорошо и у вашего брата, но если вы так решили, я возражать не стану.
Проснулся Борис часу в двенадцатом. Некоторое время лежал и равнодушно осматривал комнату, где его поселили. Не сразу разглядел мебель, ковры, гобелены. Всё тут обнаруживало подбор реликвий, художественный вкус и чрезвычайную ценность. Комната скорее была похожа на кабинет, чем на спальню. Лежал он на диване, обитом тончайшей светло–коричневой кожей. Возле дивана квадратный столик, и на нём три миниатюрных аппаратика, похожих на мобильник. Взял один аппарат, на нём надпись: телевизор; взял другой, три кнопки и надписи: шеф, официантка, повар. Третий из чистого золота и на нём одна кнопка и надпись: хозяин. Борис понял, что в этой комнате селили особо важных гостей, имеющих право напрямую соединяться с самим хозяином.
