Карл Май - В балканских ущельях
Ее глаза снова гневно блеснули. И она было начала все с начала, но тут я с гримасой боли указал пальцем на свою голову.
— Не бойся, господин, — сказала она тихо, — я не начну ссоры и скажу только, что бранилась вот из-за этого. — И она указала на горшок.
— Что это?
— Мой горшок с клейстером.
— Ты используешь его здесь, у источника?
— Конечно!
— А зачем ты ходишь к горячей воде?
— Как зачем? Она омолаживает!
— Ах, так! Ты хочешь помолодеть… Но в этом же нет необходимости!
— Ты думаешь? Гм. Ты вежливый человек. Ах, если бы мой муж был бы того же мнения… Чтоб ты знал, меня зовут Горошина. Мой же именует меня Стручком. Разве не обидно?
— Ну, это он так шутит.
— Нет, я его слишком хорошо знаю. Он варвар, невнимательный тиран… он…
Я потряс головой.
— Ты прав. Нельзя так кричать. Но я докажу, что я не стручок. Поэтому каждый день хожу сюда и наношу эту грязь на лицо.
Сохранять серьезность было все труднее. Я ответил:
— Это очень мудро с твоей стороны. А как готовится этот состав?
— Срывают розовые листья и варят с мукой в воде до кашеобразного состояния. Потом в равных частях эту массу смешивают с красной землей от этого источника и намазывают лицо. И помогает! Точно помогает!
— В самом деле?
— Да. Ни бородавки, ни морщины, ни складки на коже не выдерживают этой пасты. Она известна во всей стране. Поэтому я так ругалась, когда девочка перевернула сосуд, но я прощаю ее и умолкаю, если это тебе угодно.
— И правильно делаешь. Благоразумие — достоинство женщины, а молчаливость удваивает ценность этого и без того дорогого качества.
— Вот и я говорю, — согласилась она.
— Да, Нохуда, молчаливость — лучшее средство дожить до преклонного возраста. Ты, наверное, слышала, что говорил Бахуви о женщине?
— Нет, господин, с этим умным мужчиной мне не довелось разговаривать.
— Он сказал, что злое женское лицо напоминает поганый мешок, наполненный кротами и лягушками. Мешок в постоянном движении, ибо эти ужасные твари не ведают покоя
— Он прав! Поэтому я сама принуждаю вести себя сдержанно. Но муж мой… Он считает, что я должна быть подвижной, жизнерадостной…
— Ты расскажи ему эту историю, и он изменит свое мнение. Но я вижу, что маска на твоем лице засохла. Надо бы наложить новую.
— Сейчас же. Спасибо!
— Не говори при этом. Лицо не должно двигаться!
— Ни слова ни скажу.
Она взяла горшок и добавила к остаткам массы еще немного свежей из источника. Потом соскребла сухие остатки с физиономии и положила новый слой средства омоложения. Для моих спутников это было тяжелое испытание. К счастью, мы с толстухой разговаривали шепотом, чтобы пощадить мою бедную голову, и у них не было оснований давиться от смеха. Теперь у меня появилось время рассмотреть другую женщину. При виде ее впалых щек и грустных глаз я сразу понял причину ее скорби.
— Ты голодна?
Она не ответила, но по глазам я понял, что попал в точку.
— И ты больна? Тут она кивнула.
— Что тебя мучит?
— Господин, у меня ломота в руках.
— А этот источник помогает?
— Он помогает от всего.
— А как ты заработала этот недуг?
— Я сборщица растений. Собираю коренья и продаю аптекарю. Этим мы с детьми и кормимся. Целый день, в грозу и непогоду я в лесу и поле. Часто мерзну. Вот и заболели руки.
— А к врачу обращалась?
— Мне везде отказывают, потому что я бедна.
— Но ведь аптекарь, которому ты поставляешь травы, может дать тебе средство!
— Он дал, но оно не помогло. Тогда он рассердился, и теперь я не могу уже на него работать.
— Плохо. Но есть же еще один, который лечит болезни, — старый Мюбарек. Ты к нему не обращалась?
— Он меня ненавидит.
— Чем же ты ему насолила?
— Ничем.
— Значит, у него нет оснований ненавидеть тебя.
— Он считает… Он считает… Ой, смотрите, вот он! — И она указала в направлении, откуда мы приехали.
С нашего места можно было видеть всю дорогу, которая вела в город. Во время нашего разговора я время от времени бросал на нее взгляд, особенно на камень, где сидел нищий. Последний исчез, но зато я заметил долговязую фигуру, медленно приближавшуюся к нам.
Куда делся нищий? Вся местность перед нами была как на ладони. Он был виден везде, куда бы ни пошел. Если бы он направился в город, мы тотчас заметили бы его, особенно огромные костыли. Но его не было видно нигде.
Недалеко от камня, где он сидел, имелась плантация хлопчатника. Посадки были высотой до бедра, там он не смог спрятаться, да и подняться, если бы залег, вряд ли ему удалось бы. Его внезапное исчезновение оказалось просто непостижимым. Между тем незнакомец медленно приближался. Голову он опустил, как будто что-то внимательно рассматривал на земле. Дойдя до первой хижины, он не пошел дальше прямо по дороге, а свернул к нам. Вот тогда женщина и обратила на него внимание. Впрочем, ей можно было этого не делать: я стоял так, что видел все и во время разговора не спускал с него глаз. Остальные тоже повернулись к нему.
— Да, это Мюбарек, — сказал турок. — Эфенди, посмотри на него!
— Я это уже сделал.
— Теперь ты сам можешь услышать, как трещат его кости.
— Посмотрим. Может, он сделает так, что и мы исчезнем?
— Он может все.
— Скажи ему, чтобы сделал.
— Я не осмелюсь.
— Почему?
— Он может наказать меня.
Вот, наконец, старец подошел. Двигался он медленно, не отрывая взгляда от земли. Обе женщины испуганно вскочили. Турок поднял руку в приветствии. Я сделал вид, что не замечаю его, не спуская тем не менее глаз со старика. При этом я убедился, что он через щели под полуопущенными веками внимательно нас разглядывает. Его погруженность в себя была лишь маской. Поступал ли он так всегда или только в конкретном случае со мной?
Я прислушался. Действительно, при каждом шаге были слышны какие-то странные звуки — будто кости стучали. Но такому хитрецу и более сложные вещи были явно по плечу!
Одет он был так, как и рассказывал турок. Он был очень худ, глаза глубоко запали, как и у нищего, встреченного нами по дороге. На ногах ничего не было. Костистое лицо было землистого цвета. Скулы сильно выступали, а рот, наоборот, казался вдавленным. Зубов у него наверняка не было. Подбородок же выдавался наружу в унисон носу.
То был знаменитый целитель, наделенный Аллахом столь многочисленными волшебными дарами. Он держал себя прямо как далай-лама, для которого остальные люди — настолько незначительные существа, что он не удостаивает их даже взглядом. И его я — так мне показалось — где-то видел, причем при таких обстоятельствах, которые оставили в моем подсознании явно неприятный осадок.