Андрей Посняков - Грамота самозванца
– Ты болтай-болтай, да меру знай! – подобравшись сзади, зло оборвал парня купец. – Ишь, разинул хлебало!
– Ой, Лаврентий Федорыч! – Иван прищурился и расхохотался. – Нешто я в Стокгольме не видел, как вы медные слитки грузили? А я, между прочим, слыхал, что в Швеции русским запрещено медь продавать.
– Ну, это кому как, – довольно ухмыльнулся купец. – Людей нужных знать надобно…
– Я вижу, уж ты-то знаешь.
– Да знаю…
– Эвон! – перебивая беседу, вдруг закричал юнга. – Матера! Земля!
Купец приставил ко лбу широкую ладонь, улыбнулся:
– И впрямь земля. Губа Невская. Теперь скоро уж и Орешек, так что, можно сказать, приплыли – вот она, Родина!
– Родина, – тихо повторил Иван, вглядываясь в мутную зеленовато-серую мглу.
Впереди показался низкий берег и устье широкой реки, по обеим сторонам которого виднелись разбросанные там и сям деревни, в большинстве своем – чухонские, но попадались и русские и даже смешанные – не поймешь какие. Места эти издревле принадлежали то новгородцам, то шведам, и население было само себе на уме: примучивали поборами русские – поглядывало в сторону Швеции, ну и, соответственно, наоборот.
– Лодка! – обернувшись, воскликнул Михей. – Кажись, к нам грябают.
– К нам, а то к кому же? – потеребив узкую, по шведской моде бородку, усмехнулся Лаврентий. Сей тихвинский купец и сам был похож на шведа или немца – короткий камзол, плащ, высокие сапоги ботфорты – обычно на невских берегах так и одевались удобства ради.
Вытащив из-за пояса подзорную трубу, Лаврентий приложил ее к правому глазу:
– Точно, лоцманский челн. А вон и Тимоха-лоцман!
– Тимоха?! – радостно переспросил Иван. – Это не с Тихвинского ль посада?
– Оттуль.
– Так я ж его знаю! То знакомец мой давний!
Купец засмеялся:
– Не повезло твоему купцу, господине! Лоцман-то нам ни к чему.
Иван не слушал, просто стоял, улыбаясь, вдыхая полной грудью сырой воздух Балтийского моря. Там, впереди, уже совсем рядом, начиналась родная земля…
Юноша усмехнулся, вспомнив, сколь долог и тернист был пройденный путь. Как, заполучив наконец грамоты, трое приятелей – Иван, Прохор и Митрий – выбирались из Онфлера. Пешком – денег не было – добрались до соседнего Гавра, где швартовались голландские корабли. Повезло – пинк «Герцог Оранский» из Амстердама как раз отправлялся в Швецию, и, если бы имелись средства, то дальнейшая дорога не составила бы никакого труда. Если б имелись… Но таковых, увы, не было, пришлось наниматься матросами…
До Амстердама добрались безо всяких приключений, а вот потом в Северном море попали в жесточайший шторм, из которого уже и не чаяли выбраться. Хорошо – шкипер-голландец оказался бывалым моряком, да и команда видала виды – вырвались, помогла Богородица Тихвинская! Ветер стих, улеглись волны и выглянувшее солнышко ласково осветило синее, быстро успокоившееся море. А уж когда прошли датские проливы и разглядели за бушпритной пеной острые кирхи Стокгольма, радости друзей не было предела! Ведь Стокгольм – это почти что дома.
Ну а дальше просто-напросто отыскали подворье русских купцов да договорились расплатиться позже, уже в Тихвине, – голландец таки обманул, пиратская рожа, заплатил такой мизер, что был годен разве что на бутыль рома в портовой таверне. С купцом Лаврентием Селиверстовым денежных проблем не возникло. Иван, конечно, уговорил бы его, сославшись на влиятельных и знатных персон – да хоть на того же отца Паисия, судебного старца Богородичного Успенского монастыря, коему принадлежал тихвинский посад, – однако никаких уговоров не потребовалось, едва Лаврентий хорошенько рассмотрел Прохора.
– Ха! – От восторга купчина аж хлопнул себя по лодыжкам. – Не ты ль, паря, – Пронька Сажень, боец кулачный?
Прохор приосанился, кивнул степенно – да, мол, бывало и дрались, и стенка на стенку, и так. Все за Большой посад обычно.
– А я-то завсегда на тебя ставил! – признался купец да ка-ак шваркнул шапкой оземь. – Ай, ин-ладно, довезу за бесплатно! Только ты уж, Проша, потом подтверди, что тебя именно я привез, Лаврентий, Селиверста Патрикеева сын!
Так вот и поплыли…
И вот наконец добрались!
Иван бросился в кормовую каморку:
– Эй, Прохор, Митька, сони вы несусветные! Вставайте, приехали!
Парни выбрались на палубу, зевнули, глянули:
– Ух, ты! И впрямь, кажись, скоро дома будем.
На Большом посаде, не в центре, в сторонушке, за яблоневым палисадом, бранила служанку Василиса-краса-дева. Не просто так бранила – за дело! Видано ли где такое – щи с мясным наваром сгноить? Нет бы в подпол убрать, на ледник, ан нет – в сенях крынку оставила. А погода-то возьми да солнышком разыграйся! Жарко стало, прям словно летом, вот и скисли щи! Мясные!
– Ой, не брани меня, не ругай, хозяюшка! – Служанка, молоденькая девка Глашка, бросилась Василиске в ноги. – То не я виновата, то Панфилко, кот.
– Ах, кот?
– Он, он, аспид! – Девчонка закивала и перекрестилась на видневшуюся из-за забора деревянную колокольню. – Вот те, хозяюшка, крест!
– Угу… – Василиска, сама того не желая, засмеялась. – Значит, это кот щи в сенях оставил?
– Да не кот же! Он меня отвлек, проклятый, – расстроенно махнула рукою служанка. – Только дверь открыла, смотрю – котище шасть за залавок, к сметане. Ах ты ж, думаю, шкода! Давай выгонять – брысь говорю, брысь… А он не уходит, рассердился, шипит…
– Такого кота разве прогонишь?
– Вот и я говорю…
Сколько б они там еще препирались – бог весть. В конце концов пожалела бы нерадивую служанку Василиска, добрая душа, на том бы и дело кончилось, так ведь и кончилось, только чуть позже, а вот сейчас…
Кто-то стукнул кулаком в ворота:
– Эй, хозяюшка!
Обе – Василиска и служанка Глафира – вздрогнули, выскочили на крыльцо:
– Кто там?
– То я, Никодим, возчик.
– А, здравствуй, дядько Никодим. Зайди, кваску выпей.
– Да некогда. Я чего сказать-то хочу – к пристаням баркасы со стороны свейской вернулись, и с имя Прошка Сажень, кулачник и друговья его.
– Что?! – Василиска опустилась на ступеньку крыльца. – Ой, господи… Да неужто…
А Глафира уж тут как тут:
– Чай суженый твой возвернулся, хозяюшка? А ты и не прибрана – срам!
– Ой, и впрямь.
Василиска оглядела себя: душегрея, льняная рубашка, юбка простого сукна…
– Хозяюшка, надо бы новую рубаху надеть, шелковую! Идем, помогу…
– Гостей лучше встреть! Да плат на себя накинь покрасивше… А я… Я сейчас…
Живо вбежала в горницу, да к сундуку. Распахнула крышку… Эх, и то не то, и это не так. Ладно… Скинула с себя всю одежку, разложила на лавке наряды – рубаху желтую шелковую, сарафан узорчатый алой тафты, пояс с золоченой канителью… Застыла в задумчивости…
