Мишель Зевако - Двор чудес
— Стоять!
Мадлен рассудила: если она не остановится, часовой, пожалуй, поднимет тревогу. Поэтому она остановилась и подошла к часовому.
— Кто такой? — спросил часовой.
— Офицер Его Величества! — строго ответила Мадлен. — Что шумишь, болван? Не видишь: раз я вошел в потайную калитку с ключом Его Величества — значит, не хочу, чтоб меня видели!
— Простите, господин офицер!
— Ты ничего не видел и не слышал, если шкурой дорожишь!
— Ничего, господин офицер!
— Имя?
— Гийом Пикардиец.
— Хорошо. Я проверю, как ты исполнил свой долг.
И она спокойно удалилась, а часовой снова начал сонно прохаживаться, бормоча под нос:
— Все бы этим офицерам ночами по девкам бегать… Ничего, я-то сообразил не своим именем назваться…
Мадлен вернулась в Караульный павильон, никого больше не встретив. Она дважды, как было условлено, стукнула в ставень, прошептала свое имя, имя Маржантины и окно отворилось. Мадлен проворно прыгнула в комнату и сказала Маржантине:
— Завтра вы будете спасены.
Затем она рассказала обо всем, что только что делала.
* * *Когда Мадлен Феррон ушла, в трактирной зале состоялось совещание.
Трибуле был очень неспокоен.
— Не знаю, — сказал он, — что-то я не доверяю этой женщине. Письмо потеряла… подозрительная история…
— Если бы она хотела нас выдать, — сказал Лантене, — то просто привела бы с собой солдат и велела окружить трактир, а она даже сказала нам, чтобы мы здесь не оставались.
— Я за нее ручаюсь! — сказал Манфред.
— И я тоже, — подтвердил Рагастен.
Трибуле покачал головой.
— Так или иначе, — сказал он, — завтра мы туда явимся. Есть шанс — надо пользоваться… Я там даже погибнуть готов! Но надобно быть осторожными.
— Осторожность может быть только одна: тотчас же съехать из трактира. Но стучаться в другую гостиницу в такой час — значит наделать шума и самим накликать беду на свою голову.
Все взвесив, они решили, что лучше оставаться в «Великом Карле», только до вечера нести посменно дозор.
Весь день пятеро товарищей сидели в своих комнатах и почти не выходили, но тем временем готовили решающую попытку.
Рагастен переговорил с хозяином, вследствие чего к вечеру им была предоставлена дорожная карета, запряженная парой сильных лошадей.
Манфред, Лантене и Рагастен держали своих коней в конюшне. Спадакаппа оставался за кучера. Трибуле должен был сесть на лошадь верного слуги шевалье.
В половине десятого Рагастен подал сигнал к отправке.
Манфред бросился в объятья отцу. Тот крепко сжал его и сказал:
— Смелей, смелей! Все у нас получится.
И они пустились в путь.
Карета ехала шагом, четверо всадников следом за ней. Они без помех добрались до дороги, проходившей вдоль стены парка.
Ровно в половине одиннадцатого Спадакаппа остановился в десяти шагах от потайной дверцы.
Верховых лошадей привязали к колесам кареты, а упряжных — к дереву.
Потом все заняли позицию возле дверцы.
XXXVI. Любовный бред
Как мы видели, герцогиня д’Этамп сообщила Франциску I, что Маржантина и Жилет поселились в караульном павильоне.
Как только герцогиня вышла от короля, явился Сансак и тотчас же был принят. Он примчался из Парижа во весь опор верхом. Должно быть, важные у него были вести, если он осмелился появиться средь бела дня с лицом, пересеченным ужасным красным шрамом.
— Вот и ты, наконец! — воскликнул король. — Матерь Божья! Если друзья меня оставят, я совсем пропаду со скуки.
Сансак всмотрелся в короля. Он побледнел, похудел, у глаз появились красные круги, по лицу пошли белесые пятна, а в углах губ появилась какая-то парша.
— Однако Ваше Величество хорошо выглядит, — заметил придворный.
— Не надо об этом! — сказал король, покачав головой. — Ты приехал ко мне, я очень рад. Сейчас пошлю за Ла Шатеньере и д’Эссе…
— Государь, — проговорил Сансак, — да простит меня Ваше Величество. Я хотел бы уехать из Фонтенбло как можно скорее. Просто я приехал доложить, что в Париже происходят странные вещи.
— Что такое? — удивился король.
— Дело в том, государь, что третьего дня мне понадобился великий прево.
— Монклар?
— Да, государь. И вот вечером — я теперь вылетаю только по ночам, как сова, — я отправился в резиденцию великого прево. Знаете ли, что я там узнал? Что граф де Монклар внезапно лишился рассудка, исчез, и никто не знает, что с ним!
— Что ты говоришь! — воскликнул Франциск I.
— Правду, государь.
— А меня не уведомили! Дофин-то небось уже получил новость!
Король прошелся по кабинету. Лицо его горело гневом — им овладел один из тех приступов, от которых трепетал Лувр, Париж, а подчас и вся Франция.
— Посмотрим, посмотрим, король ли я еще! — кричал он. — Сансак, отправляйся в Париж вместе с Ла Шатеньере и д’Эссе. Я доверяю только вам троим. Назначаю тебя великим прево, слышишь!
Сансак поклонился без всякой радости. Для этого кавалера жизнь кончилась в тот момент, когда он перестал быть «красавцем Сансаком».
— Даю тебе все полномочия, — говорил король, один за другим сочиняя и подписывая документы. — Служба великого прево подчиняется тебе. Великого канцлера и мажордома Лувра посадишь в Бастилию. Еще посмотрим… поезжай немедленно… Монтгомери!
Капитан гвардии явился.
— Монтгомери, — прохрипел король, — немедленно отправляйтесь в покои дофина и госпожи Дианы…
— Государь! — хотел вмешаться Сансак.
— Молчать! Арестуйте моего сына, Монтгомери. Госпожу Диану тоже арестуйте. Ступайте и посмотрите, здесь ли Ла Шатеньере и д’Эссе.
— Государь, — ответил Монтгомери, который уже вошел несколько бледный, — я как раз направлялся к Вашему Величеству, чтобы сказать… чтобы уведомить…
— Что сказать? Говорите же сударь!
— Государь, в парке на лужайке, в ста шагах от пруда, нашли мертвое тело господина д’Эссе. Грудь пронзена насквозь…
— Какой негодяй это сделал?! — взревел Сансак. — Простите, государь…
— Неизвестно! — ответил Монтгомери.
Тут в передней послышался сильный шум и в кабинет ворвался камердинер Бассиньяк с криком:
— Государь! Какая ужасная весть для Вашего Величества! Господин де Ла Шатеньере умер!
— Умер… — еле слышно выговорил король.
— Умер! — разом воскликнули Сансак и Монтгомери, приходя в ужас.
— Убит! — произнес Бассиньяк. — Сейчас труп несчастного дворянина принесли во дворец. Те, кто принес, говорят: они подобрали тело на одной глухой улочке под названием Дровяная.
