Тайна Моря - Стокер Брэм

Поход по пескам был долгим и изнуряющим. Хоть я часто бывал здесь в дождь или шторм, когда ветер сбивал меня с ног, а песок с покрытых травой дюн едва не резал щеки и уши, никогда я не чувствовал, чтобы эта тропинка была такой долгой или тяжелой. Я не заметил этого сразу, но теперь начинал сказываться груз мертвеца. На другой стороне залива я видел редкие огни деревни Порт-Эрролл, сколько в этот час ночи можно было разглядеть; а далеко над водой поднимался холодный серый свет, что есть скорее первый признак окончания ночи, чем наступления утра.

Когда мы вышли к Хоуклоу, голова процессии свернула через дюны в сторону суши. Гормала, следя за моими глазами, это увидела, и в ней произошла удивительная перемена. На миг ее словно громом поразило, и она вросла в землю.

Затем изумленно всплеснула руками и произнесла почтительным шепотом:

— Священный колодец! Они идут к Колодцу святого Олафа! Потоп Ламмаса сослужит им добрую службу.

Поддавшись инстинкту любопытства, я поспешил опередить процессию. На ухабистой тропинке среди дюн я почувствовал, что бремя давит на плечи все тяжелее и тяжелее, а ноги волочатся, словно в кошмаре. На ходу я машинально оглянулся и увидел, что тень Лохлейна Маклауда уже не догоняет меня, а осталась на своем месте в процессии. Гормала не спускала с меня своего дурного глаза, но дьявольской смекалкой разгадала, почему я обернулся. Она шла рядом — не со мной в шаг, а прежней походкой, словно ей нравилось или хотелось оставаться противовесом тени мертвеца, исполнять какое-то свое назначение.

Я спешил, а тени вокруг меня всё тускнели и тускнели; наконец я не мог разглядеть ничего, кроме марева или дымки. У Колодца святого Олафа — не более чем пруда у подножия высокогорья, поднимавшегося от Хоуклоу, — призрачный туман уходил в воду. Я с трудом остановился рядом: вес на плечах уже был невыносим. Я едва стоял на ногах, но решительно настроился выдержать, сколько смогу, и досмотреть, что случится дальше. А мертвец остывал с каждой секундой! Я не знал, то ли причиной было развеивание теней, то ли отдаление от духа Маклауда; возможно, и то и другое, потому что, как только немая печальная процессия нагнала меня, я разглядел их лучше. А когда привидение испанца обернулось и взглянуло на меня, я вновь словно увидел живые глаза живого человека. Затем — томительное ожидание, пока остальные миновали меня и в пугающей тишине погружались на дно колодца. Вес на плечах давил все сильней. Наконец я не выдержал и, согнувшись, дал телу соскользнуть на землю, придерживая лишь за руки, чтобы смягчить падение. Гормала же стояла напротив и, увидев, что я сделал, подскочила ко мне с громким возгласом. На один тусклый миг призрак застыл над своей бренной оболочкой; а затем видение пропало.

В это мгновение, когда Гормала уже была готова коснуться мертвеца, раздалось громкое шипение и шум воды. Пруд взорвался высоким фонтаном, разбрызгивая далеко вокруг воду и песок. Я отпрянул; Гормала последовала моему примеру.

Затем вода унялась, и, когда я оглянулся, труп Лохлейна Маклауда уже пропал. Его проглотил Священный колодец.

Одоленный физической усталостью и странным ужасом перед увиденным, я пал на сырой песок. Все закружилось перед глазами… И дальше я ничего не помню.

Глава VI. Служители рока

Когда я наконец пришел в себя и огляделся, меня ничто не удивило — даже напряженное лицо Гормалы, чьи глаза, сияющие при свете полной луны, что-то искали на моем лице пытливей обычного. Я лежал на песке, а она склонилась так близко, что чуть ли не касалась носом моего. Даже не придя в себя до конца, я понял, что она прислушивается ко мне, чтобы не упустить и словечка шепотом.

Ведьма словно все еще пылала, но вместе с тем в ее лице проявилось утешившее меня разочарование. Я выждал несколько минут, пока прочистятся мысли, а тело отдохнет от невыносимого усилия, которое я терпел под ужасным бременем от самого Уиннифолда.

Когда я поднял взгляд вновь, Гормала заметила во мне перемену и тоже поменялась в лице. Злобный блеск в глазах потух, а слепая безрассудная ненависть и гнев обратились в пытливый интерес: наконец она больше не ожидала беспомощно лицом к лицу с бесчувственным; наконец появился хотя бы шанс что-то разузнать — и с вновь пробудившимся жаром она заговорила:

— И вот ты вернулся к луне и ко мне. Где же ты побывал, пока лежал на песке. Назад ли ты отправился или вперед; с привидениями в Священный колодец и дале по их многотрудному пути — или же обратно к морю и всему, что оно может рассказать? О! mon [14], каково же мне, когда кто-то другой может вот так просто заглянуть в край духов, а мне приходится ждать здесь, в своем, заламывать руки да терзать сердце несбыточными надеждами!

На ее вопрос я ответил своим:

— Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что призраки уходят в колодец и дале?

Начала она сурово, но затем смягчилась:

— Так ты не знал, что потопы Ламмаса — носители Мертвых; что в ночь Ламмаса Мертвые могут добраться, куда хотят, — под землей, всюду, где течет вода. Они рады войти в Священный колодец и перейти в недра земли, куда так стремятся.

— А как и когда они оттуда возвращаются?

— То дело лишь Судьбы и Мертвых. Они совокупно могут уйти и вернуться; ни одни een, ни людей, ни Ясновидцев, кроме твоих, еще не видали, как они уходят. Ничьи очи, даже твои, не увидят, как они крадутся в ночи, когда облюбованные ими могилы позволят им сбросить тяжесть земли.

Я почувствовал, что продолжать разговор не стоит, молча отвернулся и двинулся домой по овечьим тропам среди песчаных дюн. Время от времени я спотыкался о кроличьи норы и, падая, чувствовал, как лица касается сырая метлица.

Путь во тьме казался нескончаемым. Все это время мои мысли пребывали в смятении. Я ничего не помнил с отчетливостью, не мог думать последовательно; факты и вымысел проносились в голове сумбурным вихрем. Вернувшись домой, я быстро разделся и забрался в постель; должно быть, я мгновенно забылся крепким сном.

На другой день я прошел по берегу к Уиннифолду. В голове не укладывалось, что я вижу то же самое место, что и предыдущей ночью. Я сел на том же утесе, где сидел накануне, незаметно для себя успокоенный жарким августовским солнцем и прохладным бризом с моря. И все думал, думал… Так на мне сказались недосып и усталость от физических усилий — плечи по-прежнему ныли, — что я задремал.

Когда я проснулся, передо мной стояла Гормала.

После паузы она начала:

— Вижу, ты все помнишь, иначе расспросил бы меня. Неужели ты не расскажешь, что ты видал? С твоими очами Ясновидца и моими познаниями мы вместе проникнем в великий Секрет Моря.

Как никогда сильно я был убежден, что должен сохранять в ее присутствии бдительность. И потому я ничего не ответил и только выжидал, не узнаю ли что-либо сам — из ее слов или молчания. Она не выдержала первой. Я видел, как кровь приливает к ее лицу, она вся засияла багровой краской, посрамив и закат; и, наконец, в ее глазах вспыхнул гнев. Она заговорила угрожающим тоном, хоть сами слова были дружелюбны:

— В Секреты Моря надо проникнуть; и проникнуть в них дано тебе да мне. То, что было, — лишь предвестье того, что будет. Другие пытались веками, но не смогли; а если не сможем и мы из-за слабости воли или твоей неприязни ко мне, великая награда в свое время достанется другим. Ибо секреты есть, сокровища ждут. Путь откроется лишь тем, у кого есть Дар. Так не пускай на ветер милость Судеб. Хоть они и щедры, когда того пожелают, претить им трудно, а месть их верна!

Должен сознаться, ее слова поколебали мою решимость. В одном неопровержимая логика была на ее стороне. Такие способности достались мне явно неспроста. Так прав ли я был, отказываясь ими пользоваться? Если у моих способностей есть Назначение, нет ли и наказания за то, что я от него откажусь? Гормала со своей дьявольской смекалкой явно проследила за ходом моей мысли — ее лицо озарилось. Уж не знаю, как она догадалась, но знаю, что она не сводила взгляда с моих глаз. Похоже, очи людей, порой способных видеть запредельное, способны и наоборот, выражать скрытые мысли. Впрочем, я по-прежнему чувствовал себя в опасности.