Рафаэль Сабатини - Одиссея капитана Блада
– Вы совсем не спешили до моего появления, – шутливо запротестовал
он, и, хотя его губы улыбались, в глазах его появилось какое-то странное,
жесткое выражение.
– Но если вы заметили это, сэр, то меня удивляет ваша настойчивость.
Их шпаги скрестились. И не в привычках Блада было уклоняться от
схватки.
– Честное слово, вы могли бы как-то объясниться, – заметил он. –
Ведь только ради вас я нацепил этот королевский мундир, и вам должно быть
неприятно, что его носит вор и пират.
Она пожала плечами и отвернулась, чувствуя одновременно и обиду и
раскаяние. Однако, опасаясь выдать свое раскаяние, она решила прикрыться
обидой и заметила:
– Я делаю все от меня зависящее.
– Чтобы время от времени заниматься благотворительностью. – И он
попытался улыбнуться. – Слава богу, признателен вам и за это. Я, может
быть, беру на себя слишком много, но не могу забыть, что, когда я был только
рабом на плантациях вашего дяди, вы относились ко мне с большей добротой.
– Тогда вы имели основание на нее рассчитывать. В то время вы были
просто несчастным человеком.
– Ну, а кем же вы можете назвать меня сейчас?
– Едва ли несчастным. Ваше счастье на морях стало пословицей. Были
слухи и еще кое о чем: о вашем счастье и ваших успехах в других делах.
Она сказала это, вспомнив о мадемуазель д'Ожерон, и, если бы могла, тут
же взяла бы свои слова обратно. Но Питер Блад и не придал им значения,
совсем не поняв ее намека.
– Да? Все это ложь, черт побери, и я могу это доказать вам.
– Я даже не понимаю, к чему вам утруждать себя доказательствами, –
заметила она, чтобы выбить оружие у него из рук.
– Для того, чтобы вы думали обо мне лучше.
– То, что я думаю, сэр, должно очень мало вас трогать.
Это был обезоруживающий удар, и он, отказавшись от боя, принялся ее
уговаривать:
– Как вы можете говорить так, видя на мне мундир королевской службы,
которую я ненавижу? Разве не вы сказали мне, что я могу искупить свою вину?
Мне хочется только восстановить свое доброе имя в ваших глазах. Ведь в
прошлом я не сделал ничего такого, чего мне следовало бы стыдиться.
Она не выдержала его пристального взгляда и опустила глаза.
– Я… я не понимаю, почему вы так говорите со мной, – сказала она
уже не с той уверенностью, как раньше.
– Ах так! Теперь вы не понимаете! – воскликнул он. – Тогда я скажу
вам.
– О нет, не нужно! – В ее голосе прозвучала подлинная тревога. – Я
сознаю все, что вы сделали, и понимаю, что вы хоть немного, но беспокоились
за меня. Верьте мне, я очень признательна. Я всегда буду признательна вам…
– Но если вы будете всегда думать обо мне, как о воре и пирате, то,
честное слово, оставьте вашу признательность при себе. Мне она ни к чему.
На щеках Арабеллы вспыхнул яркий румянец, и Блад заметил, как ее грудь
под белым шелком стала чаще вздыматься. Если даже ее и возмутили слова Блада
и тон, каким они были произнесены, она все же подавила в себе возмущение,
поняв, что сама была причиной его гнева. Арабелла честно попыталась
исправить свою оплошность.
– Вы ошибаетесь, – начала она. – Это не так.
Но им не суждено было понять друг друга. Ревность – дурной спутник
благоразумия, а она шла рядом с каждым из них.
– Но в таком случае что же так… или, вернее, кто? – спросил он и
тут же добавил: – Лорд Джулиан?
Она взглянула на него с возмущением.
– О, будьте откровенны со мной! – безжалостно настаивал он. –
Сделайте мне милость, скажите прямо.
Несколько минут Арабелла стояла молча. Она прерывисто дышала, и румянец
на ее щеках то появлялся, то исчезал.
– Вы… вы совершенно невыносимы, – сказала она, отводя глаза. –
Разрешите мне пройти.
Он отступил и своей широкополой шляпой, которую все еще держал в руке,
сделал жест в сторону дома.
– Я больше не задерживаю вас, сударыня. В конце концов, я могу еще
исправить свой отвратительный поступок. Потом вы припомните, что меня
вынудила это сделать ваша жестокость.
Она тут же остановилась и взглянула ему прямо в лицо. Теперь она уже
защищалась, и голос ее дрожал от негодования.
– Вы говорите со мной таким тоном! Вы осмеливаетесь разговаривать со
мной подобным образом! – воскликнула она, поражая его своей страстностью.
– Вы имеете дерзость укорять меня за то, что я не хочу касаться ваших рук,
когда мне известно, что они обагрены кровью, когда я знаю вас не только как
убийцу…
Он глядел на нее, приоткрыв рот от удивления.
– Убийца? Я? – выговорил он наконец.
– Назвать вам ваши жертвы? Да? Разве не вы убили Левасера?
– Левасер? – Он даже чуть-чуть улыбнулся. – Значит, вам и это
сказали?!
– А вы отрицаете это?
– К чему? Вы правы – я убил его. Но я могу припомнить еще одно
убийство другого человека при аналогичных обстоятельствах. Это произошло в
Бриджтауне в ночь, когда на город напали испанцы. Мэри Трэйл может
рассказать вам все подробности. Она была при этом.
Он яростно нахлобучил шляпу и сердито ушел, до того как она успела
что-либо ответить ему или хотя бы уразуметь смысл всего, что он ей сказал.
Глава XXIII. ЗАЛОЖНИКИ
Стоя у колонны портика губернаторского дома, Питер Блад с болью и
гневом в душе смотрел на огромный рейд Порт-Ройяла, на зеленые холмы и цепь
Голубых гор, смутно видимые в дымке струившегося от зноя воздуха.
Раздумье Блада было прервано возвращением негра, который ходил доложить
губернатору о приходе капитана. Следуя за слугой, он прошел на широкую
веранду, в тени которой полковник Бишоп с лордом Джулианом Уэйдом спасались
от удушливой жары.
– А, пришли! – приветствовал его губернатор, сопровождая свое
