Эдмундо Конде - Яд для Наполеона
— Что нужно сделать, чтобы остановить тебя?
— Для этого меня пришлось бы убить, Огюст.
— Ну, дорогой мой, в тех местах, куда ты отправляешься, сыщется десяток-другой вооруженных мужчин, которые охотно этим займутся. Этот островок охраняют почище преисподней. И пленник — не просто заключенный, он обречен. Живым ему не выбраться. Там под контролем все — и суша, и море… и даже воздух. Наблюдение ведется с вершин, патрульные корабли бороздят прибрежные воды, солдаты несут караульную службу по всему острову. Англичане не могут допустить, чтобы он ушел во второй раз. А ты намереваешься съездить на остров Святой Елены, словно в свой загородный дом.
— У меня есть план, — возразил Жюльен.
— План, говоришь? План? Но ты даже по-английски ни бум-бум.
— Тебе, Огюст, ехать незачем. Даже предпочтительнее, чтобы ты остался и…
— Ну и упрямая же ты голова! Просто чертовски упрямая!
— …и опекал Сару, — завершив фразу, Жюльен повернулся и направился к двери.
— Не останусь! И не мечтай. Я тоже еду, и ты не сможешь этому помешать! — разошелся Огюст. — Даже Бурбоны, все вместе взятые, не обладают такой властью, чтобы запретить это мне. Ни за что на свете никому не позволю отстранить меня от участия в твоем проклятом плане.
Жюльен вышел из комнаты и затворил за собой дверь.
Утро того дня, когда они выезжали из дома, выдалось холодным и ветреным. Пошел даже небольшой снежок. Жером и Батист Тургуты разместились на козлах. Огюст, а также Сохо и Гран-Перл — вместе со всеми они направлялись в Сен-Мало, а оттуда в Новый Орлеан — удобно устроились в карете. Жюльен на крыльце прощался с печальной как никогда Мими.
— Да будет с тобой Божья милость! — теребя в руках платок, сказала она.
— Не думаю, что ему захочется мною заниматься, милая Мими.
Жюльен в последний раз обнял Сару и решительным шагом направился к карете.
Все его мысли были только о ней. Он вспомнил, как много лет назад увидел имя «Сара», написанное на простой деревянной доске над изголовьем ее кровати. Ему казалось, что под знаком этого имени он прожил долгую жизнь, и всегда испытывал к нему благодарность за то, что оно подарило ему такую любовь, которой он считал себя недостойным. «Сара», — мысленно повторял он, направляясь к карете. Это имя вызывало у него сладкую тоску по прошлому, но и наполняло счастьем. Надеждами на будущее. Это имя было для него всем. Стоило лишь тихонько произнести его, как забывались невзгоды и снова хотелось жить. О, какое наслаждение доставляло ему шептать: «Сара… Сара!..» Это имя принадлежало ему всецело — его никто не слышал, и только он имел право его произносить. Впервые за многие годы Жюльен ощутил, что знания и умения, переданные ему Гран-Перл, не могли действовать в полную мощь, ибо к нему вернулся страх, более сильный, чем до того, как он стал Чародеем. Страх потерять Сару, причинить ей боль и горе, заставить страдать, если он не вернется.
Подойдя к экипажу и уже поставив ногу на подножку, Жюльен устремил взгляд на крыльцо.
Поймав его взгляд, она послала мужу воздушный поцелуй и кивнула. «Езжай к нему, — казалось, говорила Сара, — если кто и может ему помочь, если кто и существует на земле, способный что-то для него сделать, то это ты». И карета тронулась в Сен-Мало, где ждал корабль, который унесет Жюльена и его спутников на край света.
Она точно знала: что бы ни произошло, они всегда будут вместе, в жизни и в смерти. И бояться им нечего, ибо их невозможно отнять друг у друга.
19
Детальный план
Примерно в тех же самые дни Жиль пичкал свою жертву последними дозами мышьяка. Они были «ударными» по сравнению с прежними, и самочувствие Наполеона резко ухудшилось, что сопровождалось классическими симптомами: сухим кашлем, тошнотой, мучительной рвотой, холодным потом, болезненной светочувствительностью, жжением в желудке, пожелтением кожного покрова, слабостью, окоченением ног, неутолимой жаждой… Еще через несколько дней Жиль, как и задумывал, прервал фазу перманентной интоксикации, или, иными словами, после продолжительного применения прекратил давать мышьяк и стал ждать, когда врач, корсиканец Антоммарки, пропишет то, что медики прописывают при подобных симптомах, не будучи в состоянии поставить определенный диагноз: каждый из перечисленных симптомов в отдельности мог свидетельствовать о различных болезнях, однако в совокупности они представляли весьма противоречивую картину и не позволяли сделать однозначный вывод относительно характера заболевания. Сонливость неожиданно сменялась бессонницей. После периодов полного отсутствия аппетита на Наполеона вдруг нападал неутолимый голод. К каким последствиям это могло привести? Что за недуг заставлял страдать императора, мучая его день за днем? Язва желудка, болезнь печени? Антоммарки пребывал в растерянности.
Тем не менее признаваться в своем профессиональном бессилии не спешил. Он добился разрешения императора на то, чтобы тот позволил ему проконсультироваться с коллегами, выбрав из числа находившихся на острове медиков наиболее компетентного. Антоммарки переговорил с доктором Арноттом, хирургом второго британского полка. Описал ему симптомы и течение болезни. Военный врач порекомендовал прогревать брюшную полость большой грелкой, ставить на лоб уксусные компрессы и принимать слабительное.
Император отрицательно отнесся к советам англичанина и тем самым закрыл дебаты по поводу методов лечения.
Жиль, в свою очередь, видя, что Антоммарки не спешил прописать пациенту то, что диктовал обычай, начал подозревать его в какой-то собственной игре. Тем более что тот был корсиканцем, как Бонапарт, и ни у кого на службе не состоял. Это обеспечивало ему независимость, хотя, с другой стороны, заставляло осторожничать. Жиль попытался убедить императора в том, что Антоммарки не достоин доверия и его надобно заменить на французского доктора.
Наконец Антоммарки все-таки отреагировал так, как и ожидалось. Начался второй акт драмы под названием «Отравление».
Жиль знал, что в случае длительных желудочных расстройств врачи обычно прописывали Tartarus emeticus, рвотный камень. Других средств не существовало. Практика эта сложилась давно и имела широкое хождение, в том числе во времена маркизы де Бринвилье. «Тартарус эметикус» своим неприятным вкусом вызывал позывы на рвоту, а вместе с ней, как тогда думали, организм очищался от вредных веществ. Итак, в лице доктора Жиль обрел невольного пособника.
Со рвотной массой из желудка удалялись остатки мышьяка, которые вполне могли быть обнаружены при посмертном вскрытии. А во-вторых, рвотный камень, воздействуя на ослабленный организм, приводит к притуплению, а затем и исчезновению нормального рвотного рефлекса, — естественной защитной функции желудка, лишившись которой организм становится как никогда уязвим.
