Олеся Луконина - Чёрная маркиза
Нет, он больше не желал этого видеть!
— Поищите повнимательнее, может быть, найдёте, — бросил он ехидно и сердито, выскальзывая за дверь каюты одним неуловимым молниеносным движением и так же мгновенно опуская снаружи засов.
Щёлкнули второй и третий засовы, и одновременно сами собой захлопнулись иллюминаторы.
Эту каюту легко можно было превратить либо в неприступную крепость изнутри, либо в наинадёжнейшую тюрьму — снаружи. Близнецы постарались на славу.
Дидье от всей души понадеялся, что хитроумные запоры выдержат.
Вопль, донёсшийся из каюты, был настолько грозен, что спина у Дидье прямо-таки изморозью подёрнулась. Но зато этот вопль был дружным и слаженным.
Tres bien.
Капитан «Маркизы» прижался щекой к переборке и негромко сообщил:
— Я выпущу вас утром, не сердитесь, garГons. Я хочу, чтоб вы поговорили наконец, morbleu, просто поговорили!
Ответом ему было гробовое молчание, не менее зловещее, чем недавний грозный рёв.
Дидье тяжко вздохнул и расстроенно почесал мягкое место, мысленно с ним простившись. Мимолётно ухмыльнупся и подошёл к борту «Маркизы», облокотившись на планшир и невидяще уставившись во тьму.
Снасти успокаивающе поскрипывали над его головой, неподалеку виднелся чёрный огромный силуэт «Разящего».
Припомнив слова Грира о том, что, мол, его фрегат едва не застрял посреди паршивой речушки, Дидье опять невольно улыбнулся, хотя сердце его переполняла необъяснимая тоска.
Он смутно понимал, отчего это — из-под спуда вырвались воспоминания, которые он годами упорно загонял на самое дно души.
И ещё он не мог не думать о Мадлен, за судьбу которой отныне всецело отвечал. Об отце и Франсуа, которые должны были остаться совершенно одни.
И ещё он думал о Грире с Мораном. Об их свирепой, неистовой, воистину волчьей любви.
Но ведь даже волчья любовь — всё равно любовь.
В ушах его прозвучали собственные слова, сказанные несколько минут назад.
Сам ли ты любишь или любят тебя — только ради этого стоит жить…
Дидье опустил на планшир кулаки и бессильно уткнулся в них лбом.
И скорее почувствовал, чем услышал, лёгкий плеск воды под вёслами там, внизу, у борта «Маркизы». И тихий оклик:
— Капитан Бланшар!
Дидье махом перегнулся через борт и глянул вниз. Чернильные вихры мальчишки, сидевшего в лодке, сливались с окружающей темнотой, блестели только белки таких же тёмных глаз.
— Мадам Жозефина хочет вас видеть, капитан Бланшар. Сейчас.
Значит, он не ошибся.
* * *Грир облазил всю растрекляту каюту, ставшую для них ловушкой, дюйм за дюймом, со светильником в руке, пока Моран так же методично, с помощью острия своего ножа, обследовал дверные засовы и запоры.
Тщетно.
Каюта казалась совершенно герметичной, а в крохотные отверстия для притока свежего воздуха Грир пролез бы только будучи змеёй.
Причём змеёй весьма и весьма тощей.
Пресвятые угодники, да что за дурь лезла к нему в голову!
Он свирепо и беспомощно выругался, саданув кулаком по застонавшей переборке.
— Давай, врежь ещё пару раз, и полегчает, — насмешливо бросил Моран, поглядывая на него с высоты дубового табурета, который он подтащил к двери, чтобы обшарить притолоку. — Воображаешь, как врежешь Дидье под дых?
Грир даже вздрогнул.
А потом с усилием разжал занывший кулак и машинально подул на сбитые костяшки.
— Сам хочешь отведать, что ли? — угрюмо поинтересовался он. — Тогда скажи ещё что-нибудь, не стесняйся, прошу.
— Да неуже-ели? — с той же издёвкой почти пропел Моран, продолжая пристально смотреть на него сверху вниз. Парень запыхался от бесплодной возни, чёрные волосы его растрепались, синие глаза опасно сузились. — Ты — просишь? Меня? Я не ослышался?
— Нет, — кратко ответствовал Грир, невозмутимо пристраивая светильник на краю стола и медленно подходя к двери. — Чёртов шалопай затолкал нас сюда, чтоб мы поговорили. Так что давай, говори. Я жду.
Он слышал, насколько зловещ его собственный вкрадчивый голос, и от всей души этим наслаждался, невзирая на досаду и всё возраставшее напряжение, от которого самый воздух в каюте, казалось, начал потрескивать, будто они находились в центре надвигавшейся грозы.
— Не о чем нам разговаривать! — Вызывающий голос Морана тоже вздрагивал от напряжения, потемневший взгляд впился в лицо Грира.
О да, этот мальчишка нипочём и никогда не сдастся.
Никогда, хоть рви его на части.
Досада, гнев, невероятная гордость за проклятого упрямого щенка — всё это мгновенно вспыхнуло в душе Грира.
И ещё — нежность.
Нежность?!
Он не знал, как ещё назвать эту горячую щемящую печаль, что грызла ему сердце, выворачивая его изнутри.
Шагнув вперёд, он одним ударом сапога вышиб из-под ног Морана табурет и поймал его в объятия, мельком подумав, что это то же самое, что схватить в охапку рысь, да ещё и взбесившуюся вдобавок.
Он хотя бы успел выхватить у Морана нож и отшвырнуть его в сторону, но ему понадобилась вся его сила и сноровка, чтобы удержать шипящего ругательства и отчаянно вырывавшегося мальчишку. К тому моменту, когда Моран наконец выдохся и притих в его руках, запаленно дыша и сверкая исподлобья глазами, Грир и сам изрядно вымотался.
Сердце Морана бешено колотилось, кожа покрылась испариной, все мышца натянулись, как тетива лука, и Грир со вспыхнувшей вдруг тревогой подумал, что этот гордый дурачок сейчас просто дух испустит от избытка противоречивых чувств, его обуревающих. Он легонько его встряхнул его и прошептал куда-то в его растрёпанные волосы:
— Скажи же мне наконец.
— Ты хочешь, чтобы я тебя просил… никогда! — выдохнул Моран с новым пылом, и капитан даже глаза прикрыл, вспомнив собственные слова, сказанные совсем недавно.
«Ничего от меня не дождёшься… пока сам не попросишь… скорее ад замёрзнет, я понял…»
— Я понял, — негромко проговорил он. — Я не об этом. Я слышал, как вы разговаривали с Дидье после… проклятье! — Он даже зубами скрипнул и закончил с усилием: — После той ночи… шалопай сказал, что я ничего не понимаю. Я хочу понять. Я… никому никогда прежде этого не говорил, — продолжал он, глядя в глаза мальчишке и умолкая на миг после каждой фразы. — Мне никто не был нужен до такой степени, как ты, чёртов гордец. Вот, я это сказал… а ты услышал. Теперь твой черёд. Рассказывай.
Моран в его руках замер, тоже уставившись ему в лицо округлившимися глазами, потом невольно облизнул губы и прохрипел:
— Что… что рассказывать?
Грир чуть ослабил хватку, по-прежнему почти касаясь губами его волос:
