Бернард Корнуэлл - 1356
— И жрут они плотно, сытно, каждый день, — добавил капталь, — а мои ребята уже варят похлёбку из желудей.
— Условия нам выставили дерьмовые, — принц зло прихлопнул на бедре слепня.
— Согласимся замириться, условия придётся выполнять, — предупредил Оксфорд, — Они хотят гарантий и требуют знатных заложников, сир.
— Знатных заложников… — повторил принц.
— Включая всех собравшихся, но не только, — Оксфорд достал лист пергамента из сумы на поясе, — Вот, они набросали список. Он не окончательный, они оставили за собой право его пополнять. Слуга взял у герцога список и, встав на колено, передал принцу. Тот прочитал и скривился:
— Все сколько-нибудь заметные фигуры…
— В том числе и Ваше Величество, — подчеркнул Оксфорд.
— Видел, — кивнул принц и, вновь пробежав список глазами, удивился, — Сэр Роланд де Веррек? Ничего не перепутали? Разве он в нашей армии?
— В нашей, сир.
— Чудны дела твои, Господи… — хмыкнул принц, — А это уж ни в какие ворота не лезет. Откуда у нас взяться Дугласу?
— Есть такой, сир. Сэр Роберт Дуглас.
— Мир перевернулся. Дуглас в английском войске! «Томас Хуктон». Кто этот Хуктон?
— Сэр Томас, Ваше Величество, — пояснил Кобхэм, — Один из ребят Уилла Скита. Был под Креси.
— Лучник?
— Теперь — рыцарь герцога Нортхэмптона, сир. Толковый парень.
— У Билли прямо мания какая-то посвящать в рыцари лучников, — неодобрительно буркнул принц, — А, вообще, интересная выходит картинка: французы, значит, об этом Хуктоне наслышаны, а я — ни сном, ни духом!
Присутствующие молчали. Принц с отвращением бросил листок на покрывавший пол шатра ковёр и задумался. Что бы на его месте сделал отец? Какое бы он ни принял решение? Но Эдуард III, король-воитель, был в далёкой Англии, а принять решение предстояло его сыну. Советники советниками, а решение и ответственность за его последствия лягут только на плечи принца Уэльского. Он встал, подошёл к выходу из палатки и, глядя на садящееся светило, сказал:
— Условия поганые, но поражение ещё хуже.
Он повернулся к Уорвику:
— Поторгуйтесь. Пусть снимут хотя бы половину требований.
— Я передам кардиналам, сир, ваше пожелание. Не знаю, уговорят ли они французов…
— Уговорят ли? Да ещё недавно выполнение нами трети этих условий на порядок превосходило самые смелые мечты французов. Иисусе Христе, это же их победа! Чистая и бескровная!
— Аппетит приходит во время еды, сир. Могут не согласиться. Что тогда?
Принц вздохнул:
— Лучше быть пленником в Париже, чем трупом в Пуатье. Хотя капитулировать невесело.
— Это не капитуляция, сир, — деликатно поправил Уорвик, — Это — мирное соглашение, и у него есть и светлые стороны. Армия свободно вернётся в Гасконь. Никаких трупов, никаких пленных.
— Заложники чем не пленники? — проворчал герцог Сэйлсбери.
— За заложников выкуп не платят. Соглашение — не разгром.
— Как это ни называй, — угрюмо подытожил принц, — «Соглашением», «почётным миром» и ещё как. Как ни заматывай в бархат и не окуривай благовониями, от всего этого несёт дерьмом. Безоговорочная капитуляция — она и есть безоговорочная капитуляция.
Не лучший, но единственно приемлемый выход из создавшегося положения. Ибо лучше быть пленным, чем мёртвым.
Эллекины стерегли брод. С людьми Уорвика остались только Робби Дуглас и де Веррек, прочие расположились лагерем чуть южнее реки. К дозору лучников на северном берегу присоединился Кин с его псами.
— Учуют человека или лошадь, будут рычать, — объяснил Томасу ирландец.
Костры жечь Томас запретил. Угольками рдели во тьме огни англо-гасконского бивуака. Зарево на горизонте с севера и запада отмечало место ночёвки французов, однако Хуктон твёрдо держался наказа Кобхэма не привлекать к броду лишнего внимания. Эллекины кутались в плащи, спасаясь от холода осенней ночи. Луну закрыли тучи, хотя кое-где в прорехах светились точки звёзд. Ухнула сова, и Томас перекрестился.
Ночную тишину нарушил стук копыт. Волкодавы вскочили и насторожились. Кто-то приглушённо позвал:
— Сэр Томас! Сэр Томас!
— Здесь я.
— Боже, ну и темень! — из мрака появился сэр Реджинальд. Соскочив с седла, он одобрительно кивнул, — Ни костров, ни огней. Молодцы. Гостей не было?
— Нет.
— Похоже, французы целят занять Шамп д’Александр и отрезать нам пути отхода, чтобы нам легче было согласиться.
— Согласиться на что?
— О, французы предложили нам шикарные условия пропуска в Гасконь: платим им кучу золота, оставляем командиров заложниками, отдаём завоёванное и обещаем семь лет быть паиньками. Принц склонен согласиться.
Томас выругался.
— Принцу не нравится, но тут уж не до жиру. Так как официально считается, что мы ведём переговоры при посредничестве церкви, то сегодня ночью попы как бы уговорят французов согласиться, поутру мы отдадим им заложников и — адью! — он недовольно засопел и сообщил, — Кстати, хочу обрадовать тебя, ты в списке.
— В каком?
— Списке заложников.
Томас вновь чертыхнулся.
— Чем ты французам так насолил?
— Не французам. Кардиналу Бессьеру. Я его брата убил.
Рассказывать о «Ла Малис» было не время и не место, а объяснение про убитого брата вполне годилось.
— У него есть брат?
— Был, пока я ему в брюхо стрелу не воткнул.
— Тоже поп?
— Скажем так, он тоже был гадиной, но сутаны не носил.
— М-да. Тогда прими дружеский совет, сэр Томас. Если соглашение юудет заключено, рви отсюда когти, да поскорее.
— Как я узнаю, что оно заключено?
— Семь раз пропоёт труба. Длинно и громко. Услышишь — знай, что мы предпочли не драться, а позориться.
Томас помолчал, затем спросил:
— Неужели такое возможно? Не верится.
— Опозоримся — выживем. Будем драться — подохнем. Их вдвое больше, они жрут вдвое лучше и вдвое чаще, а у нас из запасов только врагов завались. Принц не хочет, чтобы вина за смерти многих честных англичан и верных гасконцев легла тяжким грехом на его совесть. Он — добрый малый. Питает слабость к смазливым дамочкам, но кто из нас его за это упрекнёт?
Томас ухмыльнулся:
— Не я. Тем более, что одну из них я лично знавал.
— Да ну? И кого же?
— Её звали Жанетта. Графиня Арморика.
— ПомнюСерьёзно, знал её?
— Серьёзно. Только что с ней стало, куда она делась…
— Туда же, куда многие, упокой, Господи, её грешную душу и душу её сына. Чума прибрала. Ты знал-то её откуда?
Томас перекрестился, ответил не сразу:
