Виктор Смирнов - Милосердие палача
Доренгольц усмехнулся.
– Давайте спустимся вниз и там спокойно поговорим.
Внизу, ступая по обрушившейся штукатурке, они прошли мимо нескольких комнат с сорванными с петель, а то и просто варварски выломанными дверьми в правое крыло флигеля, и Доренгольц, посторонившись, пропустил Кольцова в небольшую, уютную, без всяких признаков запустения, комнату. Здесь было излишне много мебели, видимо, старик собрал все, что нашел не разбитым после нескольких основательных погромов. В центре комнаты стояла буржуйка с вытяжной трубой, выведенной в форточку, – признак того, что Доренгольц обитал здесь и зимой.
– Кажется, вы – бывший офицер, верно? Находитесь между двух огней? Или между трех? Хотите, я напою вас настоящим кофе? Бразильским!
– Откуда это у вас?
– Что-то же осталось в моем доме. Его трудно было так сразу разграбить до основания…
Спустя полчаса они сидели за грубым столом возле уютно поющего свою песню самовара и пили настоящий душистый кофе, аромат которого был особенно сильным на воздухе, который пропитался запахами прошедшей рядом грозы.
Старик вовсе не был сумасшедшим, как это поначалу показалось Кольцову. Ну, может быть, слегка. Сейчас он стал спокоен и рассудителен. Снова вернулась тишина. Конек, должно быть, привычный к грозам (и к выстрелам, и к пушечным залпам), отвязался от осокоря и продолжал мирно щипать траву.
– А я хотел напугать вас, – раскаивался Доренгольц. – И изгнать из своих владений. Зря…
– Вы один здесь? – спросил Кольцов.
– Один. Работники разбежались. Дочка и зять и многие другие мои близкие были убиты в восемнадцатом, при гетмане. Махно неожиданно напал. Он приехал в форме офицера-стражника со своими… Махновские бандиты любят устраивать маскарады, знаете ли… А у нас было маленькое торжество. Они убили всех, кого успели. Бессмысленно. Они убили даже только что приехавшего по моему вызову Фрица Баумана, известного ученого-овцевода, единственного специалиста по породе рамбулье-негретти… Были еще двое сыновей, почти мальчики. Они сражались в ополченческом отряде генерала Тилло. Ранней весной девятнадцатого, когда ушли германские войска и дорога в Крым была открыта, они не дали ворваться туда махновцам… А между прочим, в Крыму в то время находились и вдовствующая императрица Мария Федоровна, и Ольга Александровна с семьей, и Ксения Александровна, и Николай Николаевич, и Александр Михайлович. Нетрудно представить, что было бы! Их бы всех вырезали, как вырезали семью Николая Александровича в Екатеринбурге… Ополчение закрыло подходы к Крыму, но генерал Тилло и мои сыновья погибли…
Доренгольц отвернулся, чтобы скрыть от Кольцова повлажневшие глаза, и нечаянно, от нахлынувших горестных воспоминаний, опрокинул чашку с остатками драгоценного кофе. Кольцов положил руку на его плечо, прикрытое нечесаными и немытыми длинными старческими волосами.
«Странно, – подумал Кольцов. – Я утешаю монархиста».
– Я умру вместе с этим домом, – сказал Доренгольц. – Здесь моя единственная родина, моя купель и мое кладбище… За что? Я всегда любил Россию. Мои дети любили Россию. Мы были преданы ей…
Кольцов не знал, что сказать в утешение.
– Может быть, – наконец сказал он, – может быть, вскоре, когда закончится война, здесь появятся люди, которые захотят возродить ваш дом, ваших овец, наполнить пруд водой. И вы будете им нужны как единственный человек, который знает, как это сделать.
– Вы думаете? – тихо спросил Доренгольц. – У меня на это мало надежды. «Весь мир мы разрушим» – так, кажется, они поют? Эти люди все хотят построить на пустыре. У них нет почтения к старшим.
– Но… вот только что была гроза… и – нет ее, – сказал Кольцов.
«Я раздаю глупые успокоительные пилюли», – подумал Павел.
Они помолчали. И в звонкой тишине услышали стук копыт и поскрипывание чьей-то легкой повозки, которая приближалась быстро, но еще не была видна за зарослями и за забором.
Кольцов быстро метнулся к окну и стал высматривать подъезжающих. В одноконной линейке сидел человек. Не Задов. Лицо его было прикрыто капюшоном грубого брезентового плаща.
Линейка уверенно проехала под аркой, простучала по булыжнику и остановилась возле входа, ведущего в разоренный дом.
– К вам? – спросил Кольцов стоящего рядом Доренгольца.
– Вряд ли. Ко мне, кроме махновцев и местных грабителей, никто не наведывается. А это не грабитель.
Незнакомец, отряхиваясь, сбросил капюшон, разминаясь, обошел линейку, не сводя глаз с дома. Он словно ждал, что к нему выйдут. Кольцову показался этот человек знакомым, но тут же он отбросил эту мысль: мало ли похожих людей на свете. Но чем пристальнее он вглядывался, тем больше уверялся в том, что этот человек не кто иной, как «граф» Юзеф Красовский, он же дворянин Миронов.
– Это, кажется, ко мне, – сказал Кольцов и пошел к выходу.
Увидев Кольцова, Миронов, судя по всему, тоже был потрясен и даже на какое-то мгновение потерял дар речи. Он всматривался в чекиста, как бы не веря своим глазам, не понимая, что такое вообще возможно, что перед ним тот самый энергичный, с ухватками офицера человек, который руководил операцией по вскрытию сейфа в салон-вагоне генерала Слащева.
– Вы… вы… Так это я к вам ехал по просьбе этого… этого…
– «…Бандита Задова», хотели вы сказать? – улыбнулся Кольцов.
– Задов сказал, что вы будете отзываться на обращение «комиссар», – сказал Миронов. – И кем же вы будете в следующий раз? Командармом? Наркомом? Или как там у вас?.. Так вот, позвольте выполнить поручение, поскольку я тороплюсь и не собираюсь вновь втягиваться в какую-нибудь сомнительную историю. Я еще не пришел в себя от прошлой.
Приблизился Доренгольц и, видя, что Кольцов мирно беседует с незнакомцем, церемонно поклонился:
– Позвольте представиться, Доренгольц! Здешний помещик. Бывший, конечно.
Это уже было слишком! Взгляд у Миронова стал бессмысленным. Он ничего не понимал. Бандит Задов, который спасает чекистов. Разграбленное и сожженное имение, в котором обитает не расстрелянный ни красными, ни белыми, ни махновцами, ни, наконец, просто грабителями помещик. И рядом с ним – чекист, красный комиссар, у которого с этим помещиком, судя по всему, дружеские отношения. Из этих частиц в голове у Миронова не складывалась целостная картина. Может, он начал сходить с ума?
– Послушайте, я действительно был адъютантом генерала Ковалевского, – начал было объяснять Кольцов тихим, спокойным голосом…
– Нет-нет, я ничего не хочу знать! Ничего! Вы еще и адъютант генерала! – закричал Миронов. – Я не желаю, вы слышите, я категорически не желаю…
– Вас никто ни к чему не принуждает, – все так же спокойно и медленно, как больному, сказал Кольцов. – Выкладывайте, что просил передать мне Задов.
