Виктор Смирнов - Милосердие палача
– Та я их, гадов…
– Наперед не болтай! – снова остановил Савельева Задов. – Добудешь золото – возвертайся, примем с почетом. А если нет – дай чекистам винтовку, хай они тебя там же и застрелят. Бо обратно тебе вороття не будет… Все понял?
– Ага! Понял! – упавшим голосом сказал Савельев, понимая, что он получил не прощение, а только лишь отсрочку.
Савельев выскочил из дома как ошпаренный. Забегал по двору, разыскивая Колесника и отдавая конникам какие-то распоряжения.
– Всё слыхали? – обернулся Левка к пленным. – Поедете до дому, вернее, в Волноваху. Отдадите там золото и всякие разные цацки, сохранят вам жизни. Не отдадите – постреляют. Вот такие простые условия. Може, у вас есть какие-то вопросы?
Но чекисты молчали.
– Нету вопросов? По правде говоря, ваше поведение смешно и нелепо, – сказал Задов. – Мне вообще-то наплевать на это золото. Если оно останется у вас там, его свезут в Москву на какой-нибудь склад и потом будут на него устраивать мировую революцию или еще шо-нибудь такое. Добра не выйдет. Попадет к нам – тоже пойдет на мировую революцию, только анархическую. Ну и еще хлопцам немного перепадет. Они его быстро прогуляют, профукают… А вы шо ж, по идейным соображениям так над ним трясетесь: мол, достояние государства?.. Между прочим, оно ведь, если угодно, просто наворовано. А вы, профессор, у воров – оценщик.
– Оно тоже было кем-то наворовано в первооснове, – возразил Старцев. – Куплено на деньги, нажитые самой беспощадной эксплуатацией крестьян или рабочих…
– Верное замечание, – согласился Лева. – Видите, у нас с вами получился маленький диспут.
– Но я не хотел бы его продолжать, – сказал Старцев.
А Леву беспокоило теперь только одно: как тайно от всех посетить заброшенное имение Доренгольца? От ординарцев он скрыть такую поездку не сможет. Кто-то из них обязательно доложит о ней батьке. Послать… А кого?
И тут он вспомнил Миронова, человека пришлого, которому он, как ему показалось, может довериться. Пока Миронов находится здесь, в махновских владениях, Лева держит его жизнь в своих руках.
– Ну шо, профессор! Поглядим, для кого судьба играет на своей золоченой трубе! – произнес загадочную фразу Задов и тоже покинул комнату, оставив пленных на попечение охранников.
И в ту минуту, когда бывший граф принялся вторично в этот день запрягать гнедую лошадку в свою линейку, к нему прискакал ординарец Задова. Миронов понял, что удирать от Левы – дело безнадежное, и вновь пошел туда, откуда только что явился.
– Хочу с тобой малость посекретничать, – сказал ему Лева и отвел в садок за домом, подальше от любопытных глаз. Усадил на скамейку, сам присел рядом. – Хочу дать тебе поручение. А ты его в точности выполнишь. Поедешь к заброшенному имению Доренгольца, это тут недалеко…
Лева подробно описал Миронову дорогу.
– Найдешь там человека. Это нетрудно, бо на все имение он один там сейчас. Вестей от меня дожидается.
– Как его звать? – спросил Миронов, догадываясь, что вновь влипает в какое-то смертельное приключение.
– Это не обязательно. Можешь называть его «комиссаром», он будет отзываться. Скажешь ему, что профессор – именно тот человек, про которого он мне говорил. Старцов его фамилия. Запомни – Старцов! Расскажешь комиссару про комедию с золотом. Скажешь, шо я отправил своих хлопцев, человек тридцать, переодетых в красноармейское, в Волноваху, добыть то золото. Чекисты и Старцов – с ними. Вроде как пленные махновцы… Запоминаешь?
Миронов утвердительно кивнул.
– Скажешь, пускай теперь сам о своих позаботится. Сумеет – останутся живыми. Не сумеет – я не ответчик. Как говорится, сколько борща ни вари, а больше, чем влазит в горшок, не сваришь… Повтори, как запомнил!
Миронов повторил слово в слово.
– Хорошая память, – похвалил Задов.
– Без хорошей памяти в карты играть лучше не садиться, – ответил Миронов.
– Тогда и вот еще что запомни: вороття тебе сюда нету. Вернешься – самолично застрелю. Бо свидетель мне не нужен. В Гуляйполе не был, Задова не знаешь. Ясно?
Миронов кивнул.
– И вильнуть не вздумай. Тут наши края. Отыщу хоть за сто верст, хоть за двести. И тогда устрою тебе такую интересную смерть, шо все палачи будут изучать ее, як учебное пособие. Все!
После чего Лева, выпятив от напряжения губу, написал на листке бумаги: «Гр. Миронов является от меня разведчиком и прошу содействовать. Лев Задов». Как и все малограмотные люди, Лева расписывался замысловато, не читаемо, но зато эти завитки хорошо знали во всех батькиных отрядах.
– Это – пропуск. Только не покажи бумагу красным, – предупредил Задов. – После – порви.
Миронов положил пропуск в левый верхний карман, самый ближний и удобный.
– И спеши! Бо теперь от комиссара зависит жизнь тех охламонов, шо Савельева надули. От это аферисты, так аферисты. Не тебе чета! – Прощаясь, Задов по-дружески хлопнул Миронова по плечу, отчего тот едва не слетел с садовой скамейки. – А ты – Эйфелева башня!
И Лева громко захохотал.
Глава двадцать третья
Имение Доренгольца, не очень большое по местным понятиям, находилось в дубовом гайке, поближе к воде, которой раньше, по-видимому, наполняли низинку, так что и до сих пор берега бывшего пруда обозначались зарослями водяной гречишки и осоки, над которыми клонились нечесаные космы плакучих ив.
Господский двор начинался с полуобрушенной кирпичной арки, от которой к самому дому вела вымощенная брусчаткой широкая дорога. Дом печально смотрел пустыми глазницами окон на камни брусчатки, между которыми уже обильно прорастала трава, и, быть может, вспоминал о не таких уж давних временах, когда возле него толпились легкие повозки, тачанки, линейки, бедарки и даже, случалось, крытые фаэтоны, а по двору степенно расхаживали нарядные господа.
Сам дом был частично разрушен, а частично сожжен. Шесть колонн, которые некогда поддерживали второй этаж здания, сейчас оказались без дела и бессмысленно смотрели в хмурящееся небо. Хорошо сохранился только флигель с остатками крыши из затейливо выгнутой немецкой фигурной черепицы.
Был разгар дня, на небе громоздились облака, обещая смену погоды. Где-то погромыхивало.
Кольцов оставил своего небольшого, но, видать, весьма смышленого конька у входа в дом и он, едва только его разнуздали, принялся выщипывать обильно поросший муравой двор. «Пусть отъестся вволю, кто знает, куда и сколько еще скакать».
Внимательно осмотрев дом снаружи, Кольцов не нашел никаких признаков обитания или засады. Будь где-нибудь здесь люди, чистый, неподвижный, наполненный ароматом зелени воздух был бы хоть в малой степени пропитан запахом цигарок. Можно спрятаться и беззвучно затаиться, но выдаст запах табака. Мужиков без самосада здесь не водится.
