Юрий Иванов-Милюхин - Чеченская рапсодия
— Теперь не ускачет, — заверил отца сотник и добавил: — Жаль, что сынку его срок не пришел. Ему еще долго подрастать.
— А мне куда целить? — водя стволом по фигурам разбойников, забеспокоился Петр. — Я тоже хотел бы посчитаться с Мусой.
Атаман с сотником переглянулись, поняли друг друга без слов и снова настроились искать свои жертвы в продолжавшей закручиваться банде.
— Ты с ним как раз и посчитаешься, — наконец произнес отец. — За всю семью, одним махом.
Панкрат приставил ладонь к губам и крикнул луговым коростелем. В тот же момент из-за стога, что был сметан недалеко от рощи, вылетел на кауром жеребце худощавый казак, он поднял скакуна на дыбы прямо напротив банды, полоснул его нагайкой по крутым бокам и сорвался в бешеный намет по дороге в станицу. Чеченцы разразились гортанным клекотом, в следующее мгновение вся банда устремилась за терцем, готовая порвать его на куски. А казак словно насмехался над ними, он кидался то в одну сторону, то в другую, приподнимал над седлом зад и хлопал по нему ладонью, чем добавлял ярости разбойникам. Раздались первые выстрелы, они пронеслись над лугом как гром среди ясного неба. Крики бандитов усилились, теперь ими владело лишь неуправляемое бешенство, они хотели только одного — догнать наглеца и втоптать его копытами коней в дорожную пыль. Но не зря сотник выставил в качестве приманки матерого терца, который обкручивался вокруг лошадиного крупа словно шерстяная нитка вокруг веретена. Лихой наездник то припадал к гриве, то вдруг свисал всем телом до земли, едва не цепляясь пальцами за траву, а то вдруг скатывался под брюхо коня и уже оттуда показывал абрекам кукиш, что считалось на Кавказе личным оскорблением.
Каурый скакун удальца птицей прошумел мимо стогов сена, за которыми укрылись отец и оба его сына. Панкрат снова воздел ладонь вверх, призывая терцев приготовиться. Теперь он особо не прятался, потому что был уверен в том, что кроме обидчика разбойники не видят перед собой ничего и никого. И как только середина банды поравнялась с местом их засады, он опустил руку, одновременно нащупывая спусковой крючок ружья.
Первый залп проредил ряды абреков едва не на половину, а оставшиеся в живых поздно сообразили, что попали в знаменитый казачий вентирь. С яростными воплями они завернули лошадиные морды в надежде укрыться в чинаровой роще. Со стороны станицы прилетел дружный ружейный залп, это откликнулись русские солдаты, стоявшие на окраинном посту. Гром подстегнул абреков, он заставил их лошадей взвиться на дыбы и помчаться к спасительному лесу. Но и здесь их ждала смерть. Из засады на дорогу выскочили казаки, перед боем ускакавшие к началу рощи. Пустив коней устойчивой рысью, они пригнулись к холкам и выстрелили из ружей почти в упор. Кавказцы падали с седел переспелыми плодами, так и не осознав, что произошло, оставшиеся в живых догадались свернуть с дороги на луг и пошли мерить расстояние огромными прыжками своих скакунов. Но теперь бандиты были как на ладони, терцы лупили по ним из ружей, как по поднявшимся на крыло куропаткам. То один, то другой чеченец взмахивал руками и падал в высокую траву.
Скоро от банды остался лишь один абрек. В самом начале боя он залег на холку своего коня, не в силах оторвать перекошенного страхом лица от жесткой спутанной гривы. Из всех разбойников он был самым хитрым, самым трусливым, изворотливым и беспощадным, и когда почувствовал, что ранен, моментально оценил обстановку, упал на спину лошади и притворился мертвым. Пуля пробила ему грудь и вылетела со спины, но он знал наверняка, что и с таким ранением останется в живых. Требовалось лишь убежать с проклятого луга, чтобы не попасть в руки казаков, потому что тогда его песенка была бы спета.
Это был чеченец Муса Дарганов, кровник семьи Даргановых из станицы Стодеревской.
За столом, уставленным вареньями, соленьями, сотовым медом, каймаком, фруктами, жареной и вяленой рыбой, разместилась вся большая семья станичного атамана. Во главе его восседал Дарган, седоусый глава рода, по правую руку от него расположились старший сын Панкрат и младший Петр. Средний сын Захар прислал письмо, в котором было сказано, что они со своей невестой сначала посетят родовой замок ее родителей на острове Святого Духа под Стокгольмом, а потом приедут в станицу. Левую сторону стола занимали женщины, возглавляемые Софьюшкой, супругой атамана Стодеревского юрта. Рядом с матерью наворачивали наваристый суп две дочери — Аннушка и Марьюшка, успевшие войти в ту пору, когда от парней не было отбоя. В казачьих семьях, как и в кавказских, женщины не имели права сидеть за одним столом с мужчинами, но порядок, установленный почти тридцать лет назад женой полковника, с тех самых пор не нарушался никогда, несмотря на косые взгляды остальных станичников, нередко забегавших в гости в этот гостеприимный дом. И было похоже, что он находил отклик в детях супругов — к Панкрату плечом прижималась его жена Аленушка, ладонями она ласкала головы двоим подросшим пацанам, Сашеньке и Павлушке. Лишь мать главы семейства, старуха за семьдесят лет, не могла привыкнуть к неведомой ей доселе вольности, она продолжала наблюдать за трапезниками по старинке, не садясь за стол. Когда с первым было покончено, дочери вместе с бабукой шустро убрали посуду и принесли глиняные чашки с большими кусками мяса и пучками зелени. Мужчины потянулись к ним руками, но у женщин в пальцах матово заблестели серебряные вилки, великая редкость для станицы. Петр тоже предпочел воспользоваться ножом и вилкой, за время учебы в Москве он отвык от некоторых казацких обычаев.
— Студент, — насмешливо прищурившись и подмигнув окружающим, кивнул на него отец. — Совсем от рук отбился, скоро полотенце будешь за шиворот затыкать, как тот квартирант, подпоручик из нашего флигеля во дворе. Но за стол мы его не приглашаем, дюже от его сапог дегтем несет.
Сестры смущенно захихикали, исподтишка посмотрели на столичного франта.
— Пьер поступает правильно, — с едва уловимым французским акцентом заступилась мать за младшего сына. — Хорошие манеры еще никому не навредили.
— Как не навредили, когда он разбойникам целую сакву продуктов подарил, — под веселые усмешки Панкрата продолжал наступать отец. — Вместе с конем.
— Я ничего никому не собирался дарить, — насупился Петр.
— А куда же они подевались? Когда мы подъехали, твоя коляска оказалась пустой, а издохший конь валялся на дороге рядом.
— Коня подстрелили разбойники, а двуколку кто-то успел обшарить.
![Юрий Иванов-Милюхин - Абреки Шамиля [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
