Альфред де Бре - Дочь императора
– О, Бога ради, позвольте мне еще раз попытаться, – прервала его Маргарита. – Флориан, сжальтесь надо мной… Ваша смерть послужит сигналом казни графа… Напишите, умоляю вас!
Бедная женщина орошала слезами руки Флориана.
– Вы раздираете мое сердце, – прошептала она. В эту минуту дверь снова отворилась. Паж вбежал к графине.
– Господин Вейлер прислал меня сказать вашему сиятельству, что отряд ландскнехтов напал на форпосты. Это, кажется, Черная Шайка Флориана Гейера. Господин Вейлер спрашивает приказаний.
– Приказывайте за меня, граф, – сказала растерянная графиня. – Я передаю вам всю власть на время осады замка. Флориан, друг мой, брат мой, – продолжала она, возвращаясь к нему, пока сенешаль наскоро отдавал приказания пажу, – еще есть время, спасите графа, я у ног ваших прошу, сжальтесь надо мной. Именем вашей прежней любви, именем вашей матери умоляю, спасите моего мужа!
Сердце Флориана терзалось от звуков ее умоляющего голоса. Он старался поднять графиню и сказать ей тихо несколько слов, но в это время подошел сенешаль.
– Что вы хотели сказать? – спросила Маргарита, у которой мелькнула надежда.
– Ничего, – отвечал Флориан с притворным спокойствием.
Пушечные выстрелы возвестили, что приступ начался. Этот залп раздался в сердце Маргариты, как сигнал смерти графа.
– Флориан, ваше поведение недостойно дворянина, – вскричала она, вне себя от отчаяния. – Да, вы хорошо сделали, что отказались от герба и благородного девиза ваших предков прежде, чем покрыть их позором и кровью.
– О, Маргарита! Маргарита! – повторял Флориан с глубокой печалью.
Она упала в кресло.
– Ваше сиятельство, – сказал оруженосец Мансбурга, принесший ему его доспехи, – в замке есть изменники… Кто-то отворил водопроводные трубы в пороховом погребе… Все затоплено, все погибло…
– Проклятье! – вскричал сенешаль, поспешно одеваясь.
– Дверь залы, где хранятся пики и мушкеты, заперта, ваше сиятельство, – сказал паж, – не могут найди ключа… Господин Вейлер прислал меня спросить, не у вас ли он, а также и от южных ворот, которые оказались открыты, и никак нельзя запереть их.
– Этот ключ у Освальда, – вскричал сенешаль.
– Освальд ушел из замка в эту калитку, сказав, что вы послали его к осаждающим.
– О негодяй! Это он изменил нам… Где мои нарукавники… Паж, скажи Вейлеру, чтобы заложили выход и сломали дверь у оружейной залы… Чтобы стрельцы заняли бойницы, пока пищальникам достанут ружья. Раненый стрелок вошел в ту самую минуту, когда паж выходил.
– Что еще за напасть? – спросил сенешаль, застегивая нарукавники.
– Ваше сиятельство, – сказал стрелок, – рейтары барона Штейнфельда захватили башню и стреляют по нашим войскам… Ганс и Фриц убиты. Рыцари Ове и Штурмфедер также. Черная шайка ворвалась за ограду… Замок атакован со всех сторон.
– Подайте шлем! Перчатки! – закричал сенешаль вне себя от бешенства.
– Рыцарь, – сказал он, грозя кулаком Флориану, – вы не будете наслаждаться успехом вашего заговора, хотя бы мне пришлось самому заколоть вас. Зебальд и ты, стрелок, – продолжал он обращаясь к своем оруженосцу и другому воину, – встаньте у этой двери и наблюдайте за этим пленником, за этим подлым изменником… Если бы он вздумал бежать, убейте его, как собаку. За живого, как и за мертвого, ты отвечаешь мне головой, Зебальд.
– Как только графиня уйдет отсюда, заколи этого человека, – прибавил он тихо, беря шлем из рук оруженосца. – Да хранит вас Бог, графиня, – сказал он громко. Он вышел почти бегом.
– Всемогущий Бог, сжалься над нами! – прошептала графиня, поднимая глаза и руки к небу. – Спаси нас, спаси моего мужа!
– Маргарита, – сказал Флориан, бросаясь к графине, – позвольте мне объяснить вам…
– О, я ненавижу вас, я презираю вас! – вскричала она с отчаянием.
– Горе делает вас несправедливой, Маргарита, – возразил он грустно, но без горечи, – граф в безопасности между моими верными ландскнехтами. Чтобы ни случилось со мной, они имеют повеление беречь его жизнь и освободить его.
– О! Правду ли вы говорите?
– Разве я когда-нибудь обманывал вас, Маргарита? Обмен, который предлагал сенешаль, был просто предательством, придуманном им с Иеклейном. Прочтите письмо Рорбаха, и вы увидите, что я говорю правду. Переговоры, которые неминуемо начались бы при нашем размене, кончились бы ссорой и, оба мы были бы умерщвлены.
– Как вы узнали все это? – прошептала графиня, пробегая письмо, поданное ей Флорианом.
– Мне сказал Освальд, тот солдат, который привел меня сюда, и который не хотел, чтобы убили его бывшего начальника. Пока вы здесь осыпали меня упреками, он нес приказ моим людям спасти, во что бы ни стало, вашего мужа.
– Простите, Флориан, простите, благородный, великодушный друг, – вскричала Маргарита, схватив рыцаря за руку, – я потеряла голову… Простите ли вы мне когда-нибудь мои низкие подозрения?
– Я прощаю вам, – коротко ответил Флориан.
– Вы отворачиваетесь от меня, вы все еще сердитесь на меня, – сказала Маргарита.
– Нет, – отвечал он, обращаясь к ней и вытирая слезу, повисшую на его реснице. – Нет, клянусь вам, но я хотел скрыть от вас свою слабость, которая заставляет меня краснеть.
– Презираемый друзьями, лишенный доверия, когда даже те, которым я служу с опасностью для жизни, и те злословят меня, принужденный бороться с ослеплением одних, с дикими страстями других, без сна, не зная отдыха ни телу, ни душе, вот как я провел эти пять месяцев. Однако с того дня, как я оставил вас после смерти моей матери, у меня не вырвалось ни одной жалобы, на избранную мной самим долю; я заранее предвидел ее и примирился со всеми ее невзгодами… Но теперь… здесь… когда и вы сказали, что презираете… ненавидите меня.
– Флориан! – прервала Маргарита умоляющим голосом.
– Слушайте, Маргарита, вероятно сегодня мы видимся в последний раз. Я не хочу умереть, не высказав вам, как велика была моя любовь, которую даже божественный голос свободы не мог заглушить в моем сердце. Если бы не сегодняшние происшествия, вы не поняли бы меня, как не понимает народ, для которого я всем пожертвовал! Я не хотел, чтобы воспоминание обо мне омрачило ваше счастье, которому я сам содействовал.
– О! Ваши слова терзают мое сердце! – вскричала молодая женщина, пораженная такой добротой и преданностью. – У ваших ног я хочу…
– Встаньте, Маргарита, встаньте, – сказал он, не допуская графиню преклонить перед ним колени. – Я дурно делаю, что жалуюсь… мне следовало бы подумать, что вы так огорчены, но у каждого бывают минуты слабости.
