Бен Кейн - Ганнибал. Кровавые поля
– Римское дерьмо, – прохрипел Богу на отвратительном латинском. – Подожди… ты узнаешь, что… такое боль… армия… Ганнибала… тебе покажет… Ганнибал… самый лучший… полководец. Вам… такого никогда не… видать.
Ганнон бросил на Богу предостерегающий взгляд, но опоздал.
– Нагрей железо, – выкрикнул офицер, подошел к Богу и, сжав руку в кулак, ударил его в самый центр кровавого пятна на тунике.
Богу взвыл от боли, и офицер рассмеялся.
– Оставьте его. Он же ранен! – крикнул Ганнон.
– Значит, он быстрее заговорит. Когда этот пес сдохнет, у меня останешься ты.
Молодой человек на мгновение испытал облегчение, которое тут же сменило чувство вины за то, что Богу выпало страдать первым.
– Приведи вонючего раба! Я хочу понимать, что скажет этот раненый кусок дерьма, и не собираюсь доверять переводу его напарника.
Косоглазый солдат бросился к выходу.
Офицер стоял около жаровни, нетерпеливо постукивая ногой о пол, пока второй солдат не объявил, что железо достаточно раскалилось. Взяв кусок толстого одеяла, римлянин ухватился за холодную часть прута и поднял его вверх. По спине Ганнона пробежал холодок, когда он увидел оранжево-алый конец. Юноша попытался высвободить запястья, но только причинил себе еще большую боль.
– Это может остановить кровотечение, – задумчиво произнес офицер.
Глаза Богу вылезли из орбит от ужаса, когда римлянин медленно направился в его сторону, но он не издал ни звука.
Послышалось шипение, офицер напрягся от усилия, вонзил раскаленный прут в живот копейщика и повернул его несколько раз.
Богу издал долгий, душераздирающий вопль.
– Ты жестокий ублюдок! – прорычал Ганнон, забыв о собственной боли.
Офицер резко повернулся и поднес все еще ярко-красный конец прута к лицу Ганнона, который в ужасе отшатнулся, опираясь о пол кончиками пальцев ног, а римлянин, ухмыляясь, остановил прут на расстоянии пальца от правого глаза Ганнона.
– Тоже хочешь попробовать?
Ганнон молчал, он слышал крики Богу, но все его силы уходили на то, чтобы не шевелиться. Он уже чувствовал, как протестуют мышцы ног, как начали затекать пальцы, и представлял, что в следующее мгновение его глаза коснется раскаленный прут. «Великий Баал Сафон, – взмолился он. – Помоги мне!»
В этот момент открылась дверь, вошел косоглазый солдат, за ним по пятам следовал смуглый мужчина с вьющимися черными волосами, в почти прозрачной от времени тунике, который вполне мог быть одним из земляков Ганнона. Офицер обернулся и опустил железный прут.
– Наконец-то. – Он наградил раба суровым взглядом. – Ты говоришь на латыни?
– Да, господин.
Раб взглянул на Ганнона и Богу, и в его карих глазах промелькнуло сострадание, но он мгновенно его спрятал.
– Хорошо. Я хочу, чтобы ты переводил мне каждое слово, которое будет произносить эта тварь. – Он показал на Богу прутом, положил его в жаровню и взял другой. – Какова численность армии Ганнибала?
Раб перевел.
Богу что-то пробормотал.
Офицер посмотрел на Ганнона, который пожал бы плечами, если бы мог.
– Я же говорил.
Он решил, что римлянин проглотил наживку, но тот нахмурился, и Ганнон понял, что ошибся.
Офицер принялся изучать инструменты на столе, потом радостно вскрикнул, и Ганнон увидел у него в руке длинный железный прут, конец которого имел форму буквы «Б». Офицер победоносно помахал им перед носом Ганнона.
– Видишь? «Б» означает «беглый». Тебе не суждено пережить нашего милого свидания, но с этим клеймом ты до конца жизни – сколько бы тебе ни осталось – не забудешь, кто ты такой.
Ганнон с нарастающей тревогой смотрел, как его мучитель засунул конец прута в жаровню. Он уже видел беглого раба с таким клеймом. Сморщенная на лбу кожа наполняла его отвращением. И вот теперь ему уготована такая же судьба. Он принялся извиваться в своих путах, пытаясь высвободить запястья, но добился лишь того, что его окатила новая волна страшной боли.
Офицер выхватил из жаровни раскаленный прут и снова подошел к Богу.
– Кто эти люди, господин? – осмелился спросить раб.
Офицер замер на месте.
– Солдаты Ганнибала. Мы схватили их за стенами города.
– Ганнибала? – медленно повторил раб.
– Совершенно верно, идиот! – Офицер поднял прут, и раб отступил на шаг назад.
«Бьюсь об заклад, что твое сердце наполнилось радостью, когда ты услышал про армию Ганнибала, – подумал Ганнон. – Как и мое. И пусть боги приведут его солдат к воротам города как можно скорее. Я хочу, чтобы это чудовище и его подручные умирали долго и мучительно». Но он знал, что его семья и товарищи придут слишком поздно и не успеют спасти их.
Пришла пора приготовиться к смерти.
Глава 2
За стенами Плацентии
В разразившемся после поражения у Требии хаосе Квинт и его отец оказались в одном из двух отрядов, бежавших за стены города, рассчитывая, что там они будут в безопасности. Семпроний Лонг, консул, который командовал римской армией во время сражения и которому удалось вывести из боя около десяти тысяч легионеров, прибыл почти сразу вслед за ними. А с ним и второй консул, Публий Корнелий Сципион, лишившийся способности руководить схваткой после того, как был ранен во время предыдущего столкновения с врагом при Тицине.
Плацентия быстро заполнилась людьми, которых было так много, что, казалось, стены не выдержат. Через два дня, наполненных невероятным страхом, Лонг приказал открыть ворота. Консул сумел сохранить самообладание в столь сложной обстановке и вывел почти всех своих людей за стены города. Под его личным командованием половина солдат стояла на страже, в то время как остальные строили большой походный лагерь. Поскольку Квинт оказался одним из кавалеристов, сумевших спастись, его тут же отправили патрулировать окрестности с приказом сообщать о появлении любых отрядов карфагенян.
Первый день оказался самым тяжелым. Он, его отец Фабриций и примерно два десятка всадников – принадлежавших прежде к разным соединениям – провели разведку больше чем на пяти милях к западу от Плацентии, иными словами, на территории, захваченной врагом. Перед мысленным взором Квинта то и дело вставали картины бойни, устроенной армией Ганнибала, и он едва справлялся с волнением и тревогой; некоторые всадники патруля паниковали. Однако Фабриций стал исключением: он был спокоен и сдержан, постоянно настороже. Его пример вдохновил Квинта, а через некоторое время и остальных. То, что они не встретили неприятельские разъезды, тоже помогло.
Известие об отряде под командованием Фабриция быстро разнеслось по окрестностям, и в последующие дни каждый всадник, которому удавалось добраться до Плацентии, сразу вставал под его командование. Жесткий командир, Фабриций отправлял людей на разведку дважды в день, а почти все остальное время посвящал тренировкам. Он не делал никаких поблажек Квинту, скорее наоборот, обращался с ним суровее, чем с другими, и дополнительные наряды стали для Квинта нормой. Он полагал, что причина заключалась в том, что тот отпустил Ганнона, а сам, не испросив разрешения отца, отправился на север, чтобы присоединиться к армии; поэтому, сжав зубы, юноша молча делал все, что ему приказывал отец.
