Боб Хостетлер - Усыпальница
— Разве я, а не ты придаешь этому значение? — заметил Каиафа.
Анна пожал плечами и кашлянул.
— Никакого значения это не имеет. Но не мешало бы, донести префекту — пусть у гробницы выставят стражу.
— Стражу? — Каиафа взялся за бороду. — Чтобы, мертвец не сбежал?
— Чтобы живые не проникли в усыпальницу, — возразил Анна. — Некоторые говорят, что Галилеянин обещал воскреснуть через три дня после смерти, как Иона, вышедший из чрева кита. Караул не позволит его последователям выкрасть тело, а потом заявить, что он воскрес из мертвых.
— Опять обращаться к римлянам? — удивился Матфей. — Почему не поставить часовых из храмовой стражи?
— Если гробницу будет охранять храмовая стража, последователи Галилеянина украдут тело по истечении трех дней, когда стражу снимут, — возразил Ионатан, продолжая мысль отца. — Потом скажут, что храмовая стража уснула на посту или что часовых не было на месте, и против них будет лишь слово священников и наших солдат. Но если стражу поставят римляне и гробница останется целой в течение трех дней, это будет совсем другое дело.
— Если гробница останется целой? — переспросил Каиафа.
— Когда гробница останется целой, — уточнил Ионатан, скривившись. — Ни один человек, даже если он зилот, не может настолько обезуметь, чтобы напасть на римскую стражу. Но что еще важнее, люди знают, что римляне не ищут никакой выгоды в этом деле, и, следовательно, римские часовые надежнее еврейских. И больше никто не поверит последователям Галилеянина, что бы они там ни говорили. Это очень мудро, отец, — добавил он, подобострастно глядя на Анну.
Анна утвердительно кивнул.
— И правда очень мудро, — сказал Каиафа, поднимая чашу с вином и делая жест в сторону Анны. — Теперь мы не только пособники римлян. Мы призываем их в свидетели.
Анна прищурился.
— Это не устраивает Каиафу, первосвященника? — спросил он.
Каиафа поставил чашу на стол.
— Меня здесь ничто не устраивает.
— Понимаю, — кашлянув, ответил Анна.
— Я сделаю это, — сказал Ионатан. — Соберу посольство к Пилату и прослежу, чтобы все было исполнено в точности.
Каиафа одарил Ионатана мрачным взглядом и промолчал.
108
Иерусалим, Старый город
Трейси закончила говорить с отцом и снова шла под руку с Карлосом к тому месту, где он припарковал «лендровер». У нее кружилась голова. По большей части от любви, но также она чувствовала нечто новое, стремление выйти за пределы «просто веры», которой она придерживалась всю сознательную жизнь, желание следовать за Иисусом Христом, как Карлос.
Вдруг, когда они шли вдоль стен Старого Города оживленной Яффской дорогой, Трейси засмеялась.
— Почему ты смеешься? — спросил Карлос.
— Просто радуюсь.
— Я тоже рад.
Они шли молча.
— Ты когда-нибудь расскажешь мне, почему расплакалась в ресторане?
— Теперь это кажется такой глупостью.
Трейси прислонилась головой к его плечу.
— Тогда давай посмеемся вместе.
— Стыдно, — искоса глянув на Карлоса, ответила Трейси.
— Ничего страшного, — пожал он плечами.
— Тебе ничего страшного, а мне стыдно.
Трейси остановилась.
— Обещаешь, что не станешь считать меня глупой девчонкой?
— Я и представить не могу, что ты можешь быть глупой девчонкой, — с нежностью прошептал Карлос.
Трейси опустила взгляд.
— Я заплакала… потому что думала, что ты собираешься спросить меня, выйду ли я за тебя замуж, — сказала она и застенчиво посмотрела на Карлоса.
Улыбка исчезла с его лица.
— Что-то не так? — спросила Трейси.
— Ты… не хотела, чтобы я об этом спрашивал?
— Нет, совсем нет. Просто я расстроилась. Ждала услышать от тебя предложение, а ты заговорил о другом, и мои надежды рухнули.
— Значит, теперь все в порядке?
— Почти. — Трейси несмело улыбнулась и покраснела.
Карлос взял ее за руку.
— Пойдем.
Они вернулись к проходу в стене Старого города и поднялись по узкой каменной лестнице на самый верх городской стены. Карлос стал рассказывать о том, что у него за спиной.
— Это Башня Давида. Ее построил не сам Давид, это одна из трех башен, возведенных при царе Ироде, и даже минарету, который поставлен прямо на нее, больше трехсот лет.
Он повернулся и показал на северо-восток.
— Это купола Храма Гроба Господня, рядом с Голгофой.
Обняв Трейси за плечи и притянув к себе, он развернулся на восток.
— Вот тот золотой купол — Купол на Скале, на месте Храма, а ниже — Масличная гора.
Карлос немного подался вправо.
— Под нами — град Давидов, долина Кедрон, а вон там, вдалеке, холмы Ефраты, и там же Вифлеем.
— Зачем ты все это мне показываешь? — спросила Трейси.
— Прекрасные виды, правда?
— Да, но зачем ты мне их показываешь?
Разомкнув объятия, Карлос взял Трейси за плечи и развернул лицом к себе. Она задрала голову, с любопытством глядя в его глаза, темные и в то же время прозрачные, как обсидиан.
— Я согласен с царем Давидом, что это самый красивый город на свете. Иерусалим вдохновлял поэтов и пророков в течение тысячелетий. Каждый раз, когда я оказываюсь здесь, мне кажется, что Иерусалим стал еще прекраснее. Но он меркнет перед красотой женщины, на которой я хочу жениться.
Карлос достал из кармана маленький конвертик. В нем было кольцо.
У Трейси выступили слезы.
— Я не собирался делать это сегодня, поскольку еще не говорил с твоим отцом и не знаю, благословит ли он нас. Но я не хочу, чтобы ты чувствовала разочарование.
Он опустился на колени.
— Трейси, я люблю тебя. Я не могу без тебя жить. Не хочу расставаться с тобой ни на одну минуту. Хочу всю жизнь стараться сделать тебя такой же счастливой, каким ты делаешь меня. Ты будешь моей женой?
Трейси старалась вытереть слезы, чтобы видеть его лицо, пока он говорил, и наконец сдалась — пусть текут. Она тоже опустилась на колени и обняла Карлоса.
— Да!
Она обняла его так крепко, как только могла, и расплакалась уже в его объятиях.
109
31 год от P. X.
Иерусалим, Верхний город
Ранним утром следующего дня Малх сопроводил Ионатана, сына Анны, во внутренний двор дома Каиафы. Первосвященник отдыхал, возлежа на ложе у стола, на котором лежали огурцы, помидоры,[62] лук и маслины, но не притрагивался к еде. Есть не хотелось.
