Ефим Лехерзак - Москва-Лондон
А ранним утром он предстал перед судом.
Внимательно вглядываясь в приготовленные для него орудия добычи признания и до конца оценив их безграничные возможности, он вдруг почувствовал боль и истому во всем теле, глубоко вздохнул и проговорил:
— Господин судья…
— Верховный судья, не забывайтесь!
— О да, да, разумеется, простите, ваша честь! Господин верховный судья, надеюсь, моя готовность говорить вам только истинную правду избавит меня от применения всего этого… этого арсенала?
— Да, если ваша правда покажется нам таковой.
— Но я клянусь…
— Первый вопрос, — оборвал его верховный судья. И допрос начался…
Почти трое суток судебные писари, сменяя друг друга, безостановочно скрипели своими перьями, едва успевая записывать показания Роже Дюрана, его родителей, братьев, сестер, жертв их насилия, свидетелей произвола семьи Дюран — десятков крестьян, ремесленников, торговцев и купцов со всего графства.
Палачи работали неторопливо, слаженно и четко. Словно опытнейшие хирурги, они выбирали необходимый в каждый данный момент инструмент, с помощью которого признание ложилось на бумагу писаря.
Наконец верховный судья, которому, очевидно, надоели правдивые
и откровенные показания Роже Дюрана и его доверительно-спокойный, уважительный и заискивающий тон, готовность незамедлительно утопить правого и виноватого, задал свой главный вопрос, который он давно уже, почти с самого начала допроса, лелеял и холил:
— Скажите, подсудимый, а вам не кажется, что все ваши бесчисленные преступления и прегрешения столь изобильны и тяжки потому, что их подсказывала вам нечистая сила?
— О ваша честь! — взмолился Дюран, падая на колени. — Только не это! Я истинно верующий человек! Я член нашего церковного хора, вы сами видели меня там десятки и сотни раз. Епископ Реймсский…
— Так вы хотите сказать, что отрицаете свою связь с нечистой силой?
— О да, ваша честь, решительно отрицаю!
Верховный судья подал знак палачу-костолому, который вместе со своим помощником в мгновение ока содрал с Дюрана всю одежду и подвесили несчастного на дыбе. Хруст костей, дикие, душераздирающие вопли…
— Так вы общались с нечистой силой, Дюран?
— О… пощадите… ваша честь…
— Палач, поищите-ка истину на кончике ваших раскаленных щипцов между ногами этого грешника.
Когда с помощью нескольких ведер ледяной воды к Дюрану вернулись частички сознания, верховный судья бесстрастно спросил его:
— Так кем вам доводится дьявол? Что вы сказали? Я не вполне это расслышал. Вы сказали — братом?
— Бра…том… — едва внятно прохрипел, выдавил из себя в смертельном ужасе и нестерпимой боли Дюран. — Бра…том…
— Родным? Двоюродным? Каким? Да говорите-ка вы повнятнее и не заставляйте нашего уважаемого палача выправлять вам еще и речь.
— Дво… дво…юрод…ным…
— То есть вы хотите сказать, что дьявол — ваш двоюродный брат, не так ли?
— Да…
— Но, быть может, вы ошиблись и дьявол является вашим родным братом?
— Род…ным…
— Но теперь я склонен полагать, что дьявол вообще перевоплотился
в вас, Роже Дюран, и это вы являетесь дьяволом. Что вы на это скажете?
— Да…
— То есть вы хотите сказать, что вы — дьявол?
— Дья…вол…
— Но еще совсем недавно вы отрицали всякую связь с нечистой силой, а сейчас признаетесь, что сами являетесь дьяволом, перевоплотившимся
в облик и душу Роже Дюрана. Когда же вы говорили правду? Тогда или теперь?
— Теперь… те…
— Так кто же вы, Роже Дюран?
— Дьявол… дья…вол… помилуйте…
— И вы это утверждаете при полном сознании и без принуждения?
— Да…
Правосудие торжествовало. Признание было получено, следовательно, вина подсудимого вполне доказана и можно исполнять приговор.
— Допрос подсудимого Роже Дюрана окончен, — объявил верховный судья. — Унесите его. Следующий…
…В понедельник после полудня в гостиной старшей графини де Вервен состоялось совещание по выработке приговора суда. Кроме Чанслера
и Смита, по горло занятых все эти дни розыском, доставкой суду правых
и виноватых, переустройством всех государственных дел, находившихся
в некотором запустении и небрежении, поиском новых, более или менее знающих и, главное, порядочных людей для управления государственными делами, были приглашены верховный судья и пастор местного собора.
— Две другие графини де Вервен не совсем здоровы и не могут принять участия в совещании, — объявила старшая графиня, — но их мнение мне известно и будет мною высказано в случае необходимости. Господин верховный судья, изложите самую суть дела. Начните сразу с Роже Дюрана.
Верховный судья поднялся с кресла, почтительно поклонился графине, а затем собравшимся, и сказал:
— Роже Дюран признал себя виновным в следующих преступлениях: от имени их сиятельств вводил новые и дополнительные налоги на все население графства, сборы которых шли исключительно в его собственную казну. За пятнадцать лет своего управления он получил таким образом, по его собственным подсчетам, более пятидесяти тысяч экю; от имени их сиятельств он продавал все должности в управлении графством, а вырученные деньги присваивал. Установить точную их сумму следствию не удалось, но оно полагает, что речь может идти о сумме, превышающей сто тысяч экю за пятнадцать лет; от имени их сиятельств он обложил многочисленными налогами всех купцов и ремесленников, а сборы этих налогов пополняли его собственную казну. Установить их точную сумму следствию не удалось, но оно полагает, что речь может идти о сумме, превышающей пятьдесят-шестьдесят тысяч экю; от имени их сиятельств он объявил себя сеньором
с правом первой ночи. Сколько раз он воспользовался этим правом, следствию установить не удалось, однако сто семнадцать женщин предъявили иск Дюрану, требуя от него не полученного ими в свое время приданого; от имени их сиятельств он без суда и следствия казнил своих личных врагов; от имени их сиятельств…
— Вполне достаточно, господин верховный судья, — прервала его графиня. — Это ужасно.
— Но, ваше сиятельство, — не сдавался ревностный страж закона, — Дюран признал себя виновным в семидесяти одном преступлении, а главное, он признался в том, что является дьяволом, перевоплотившимся в обличье Роже Дюрана.
— О господи! — в ужасе воскликнула графиня и троекратно перекрестилась. Все остальные последовали ее примеру. — Только этого нам и не хватало… Надеюсь, господа, вы понимаете, что произойдет, если мой народ
