Ефим Лехерзак - Москва-Лондон
в орудие возмездия непрошеным защитникам и судьям. Видимо, так всегда и бывает, когда рассорившиеся члены большой семьи немедленно прекращают драку между собою и всю свою боль, обиду или даже ненависть обрушивают на тех, кто незвано явился к ним с мирной миссией…
Не мог не оценить создавшегося положения и Чарли. Подобрав с земли вилы с толстыми и длинными зубьями, он скрутил зубья в кольца и швырнул это бывшее орудие труда вслед за его усмиренным хозяином. Невольный шепот восхищения, удивления и страха перед такой чудовищной силой будто и не достиг ушей Смита. Он подошел к телу несчастной женщины с окровавленной головой, легко поднял ее на руки и тихо проговорил, скорее приказал:
— Эй, кто-нибудь, подайте-ка мой плащ.
Пожилой мужчина в островерхом колпаке, в истертой домотканой одежде и в полуразбитых сабо50 принес плащ Смита и помог ему завернуть в него полуобнаженное тело несчастной, не подававшей ни малейших признаков жизни.
— Телегу, — спокойно, но властно приказал Смит. — Побольше сена туда, побыстрее.
— Куда вы ее, господин? — осмелилась подать голос какая-то женщина из толпы.
— В замок, — все так же тихо и спокойно ответил Смит. — Там сейчас лучшие врачи. Они сделают все, что надо, чтобы спасти вашу Люси. Но следует поторапливаться.
— Но в замке сейчас эти страшные ведьмы, сосущие из нас все наши соки!
— Какие еще ведьмы? — не понял Смит. — Чего плетете непотребное?
— Графини де Вервен. Говорят, все они сейчас съехались. Значит, жди новых налогов.
— И кто вам всю эту чушь понарассказывал?
— Да Вампир, кто же еще-то… то есть… господин… сеньор… и его люди…
— А кто ж он такой, этот ваш… как его там… Вампир, что ли?
— Так во всем нашем графстве господина Дюрана называют, который Роже. Это его руками графини душат свой народ.
— Смел ты, как я погляжу, — по-прежнему тихо и спокойно сказал Смит, быстро переглянувшись с Чанслером.
— Оттого, ваша милость, и детей у меня много. Одиннадцать… а может, и…
— Так за телегой кто-нибудь пошел?
— А у него, у Жана, у самого все есть. С ним и столкуетесь, Бог даст.
— Осмелюсь спросить вашу милость — кто вы?
— Мы вас что-то никогда не видывали и не знаем.
— Мы гости их сиятельств.
— О-о-о-о!
В следующее мгновение за изгородью не осталось ни единой живой души.
Чанслер с обнаженной шпагой в руке, Смит с избитой, а возможно,
и убитой женщиной на руках посмотрели друг на друга и вздохнули.
— Боюсь, этот Дюран много хуже, чем просто каналья, — сказал Чанслер. — Положи бедняжку на крыльцо и пойдем искать лошадь, телегу и этого… дикаря… или убийцу…
— А мы здесь его оставим или для суда в замок отвезем?
— Хм… А ты думаешь, он еще жив? После такого удара?
— Посмотрим… Как же еще можно было бы его утихомирить?
Вскоре они запрягли в телегу единственную лошадь, и Смит бережно положил на сухое сено завернутое в плащ тело Люси.
— Меня, помнится, на сено не клали… — вздохнул Смит, невольно вспомнив свою борьбу за землю. — А куда же делся этот… Ох ты, черт…
От страшного удара Смита Жан угодил в яму, где откармливался огромный хряк. Когда Чанслер и Смит заглянули туда, это бело-серое всеядное животное лежало на груди своего бывшего хозяина и, умиротворенно по-
хрюкивая, доедало содержимое его раскроенной головы…
…Вся большая внутренняя площадь замка была плотно забита народом. Здесь собрались сегодня, во вторник, 19 января 1552 года, многие жители города и графства Вервен, чтобы стать свидетелями первого на их памяти,
а скорее всего, и в истории этого владения суда над первым министром двора и другими придворными сановниками.
Только небольшой квадрат в центре площади, где был сооружен высокий помост, был свободен от людей, но зато его плотными кольцами окружили вооруженные рыцари в блестящих доспехах и с опущенными забралами.
На помосте была сооружена виселица с медленно раскачивающейся на ветру тяжелой петлей, плаха для отсечения головы и большие козлы для наказания осужденных кнутом.
Взоры собравшихся здесь нескольких сотен людей были устремлены на один из балконов замка, где стояли пятеро герольдов с упертыми в бока блестящими горнами: они должны были оповестить о появлении судей,
о выходе их сиятельств графинь де Вервен и о начале всей церемонии свершения приговора верховного суда графства…
…Когда Чанслер и Смит рассказали старшей графине о происшествии
в таверне «Ангелочек Жан», она хохотала до слез.
— Ах вы мои дорогие проказники! — сквозь смех говорила она. — Это была превосходная шутка! Жаль только, что вы не взяли меня с собой, —
учтите это наперед.
Но когда она узнала о том, что произошло в одной из ее деревень, и о той роли, которую играет за спинами своих повелительниц их первый министр, месье Роже Дюран, больше известный в народе под кличкой Вампир, лицо ее вдруг вытянулось, губы плотно сжались, глаза потемнели и словно потухли, а брови вытянулись над сморщившейся переносицей — графиня будто вошла в свой возраст.
— Я никогда не верила этой семейке, — проговорила она, усаживаясь
в кресло напротив ярко пылавшего камина и протягивая руки к огню. — Особенно противен был мне именно этот ее представитель. Я ведь знаю его с самого рождения… Я всегда чувствовала, что он во всем лжив и обманывает нас, но мы бываем здесь так редко… даже не каждый год… и очень недолго. Вы знаете, что у нас множество всевозможных доходных предприятий по всей Европе. За ними нужен очень зоркий глаз. Ведь для того чтобы они обогащали нас, мы должны держать в своих руках троны тех монархов, в государствах которых они находятся. Мы постоянно должны находиться на кухне большой европейской политики. Поверьте, нелегко было придать внешний и внутренний облик и лоск нашего родового заведения «Жемчужина Шельды». У нас много забот. Гораздо больше, чем все это себе представляют. Мы ведем крайне напряженную и активную жизнь, расписанную по часам,
а зачастую — и по минутам. Блеск же нашей «Жемчужины» — это лишь великолепная скорлупа, внутри же — почти всегда сумрачно, как в этот январский день… — Она долго молчала, сидя в кресле с закрытыми глазами. Потом вновь заговорила: — В этом несчастном графстве давно уже, а вполне возможно — и всегда, фактически правят Дюраны. От имени графов и графинь они издают законы, вводят налоги и сами же их собирают, назначают себя министрами и советниками, денно и нощно обирают нас и обогащаются сами. Прекрасно зная все это, мы уже давно тяготимся этим злосчастным графством. Ведь, помимо всего прочего, оно ежегодно обходится нам в пять-десять тысяч экю.
