Время умирать. Рязань, год 1237 - Баранов Николай Александрович

Взрослые мужики и парни, вооружившись кто чем, пришли под руку к Ратьше. Два с половиной десятка. За то время, что рязанское войско пробыло в степи, здесь собралось еще три с небольшим сотни опоздавших. Три десятка конных, остальные пешцы. Четыре боярина с ними. Оборужены так себе, но Ратьша был и тому рад. На засеках осталась еще сотня с небольшим из засечной стражи. Их начальные люди, получившие сигнал (перестук палками по мерзлым стволам сосен), уже собрались. Ратислав быстро распределил пешцов среди них, и небольшие отряды споро исчезли в темноте леса, занимать свои места на засеках. Конных он решил оставить при себе здесь, в лагере. Они должны будут ударить там, где наметится прорыв врага.

Юрий Ингоревич со свитой и Кир Михайлович с обоими племянниками и своей сотней собрались в дорогу ближе к полудню. Проснулись поздно, сказалась смертельная усталость. Пронский князь со своими выехал чуть раньше. Прощаясь, троекратно облобызался с великим князем, вскочил в седло, и вскоре пронская сотня скрылась из глаз в начавшемся с утра густом снегопаде. Немного погодя отправился в путь и князь Юрий с ближниками и охраной из десятка гридней. С ним отправились и раненые. Кто мог – верхом, кто нет – в санях. Их много скопилось здесь в стане.

С Ратиславом остались неполных пять сотен конников из бояр, княжьих гридней и детей боярских. В хороших доспехах. Те, у которых доспехи были плохи, остались в степи или ехали сейчас ранеными в Рязань. Остался в стане и Роман Коломенский, чему Ратьша был рад.

Они продержались на засеках этот день, ночь и половину следующего дня. Татары наступали по тем дорогам, по которым шли несколько дней назад в степь рязанцы. Других проходимых для конницы дорог через Черный лес в этих местах просто не имелось. Половецких всадников, преследующих тысячу пешцов, прикрывавших отход, отбили легко. Да они особо и не наседали: так, покидали стрелы в древесные завалы и, потеряв с десяток своих от ответных выстрелов, отступили. Пришедшую тысячу во главе с воеводой Даром Ратьша расставил на трех дорогах, тоже закрытых к этому времени поваленными деревьями. От тысячи, правда, осталось семьсот человек с небольшим: отходили они с боем.

Уже далеко за полдень, когда серое небо, сыплющее время от времени тяжелую снежную крупу, начало темнеть, из лесной чащи на засеки полезли вражеские пешцы. Из мордвы, буртасов, вотяков и черемисов, привычных биться в лесу. Первый их натиск хоть и с трудом, но отбили. А там и ночь спустилась. Ночью штурмовать хитро устроенные древесные заграждения даже лесовики не решились. Только метали изредка стрелы да сулицы.

Чуть свет бои начались на широкой полосе засечной линии, в том числе и там, где воинов стояло совсем немного. Здесь рязанцы долго продержаться не могли, и вскоре мордва, буртасы и иже с ними пробились через завалы.

На такой случай Ратьша и держал в запасе конных панцирников, поделенных на сотни и расставленных в тылу засечной линии. Здесь деревья стояли редко: отсюда их брали для создания завалов, да и расчищали этот промежуток постоянно. Был он неширокий, но для разбега коннице хватало. Развернувшись в лаву, сотни тяжелых всадников ударили по пробившимся через засеку торжествующим татарским приспешникам. Опрокинули и погнали обратно: один конный русич, облаченный в броню, стоил десятка почти что бездоспешных лесовиков. Спаслись те, забившись меж поваленных деревьев, куда всадники на конях пролезть не могли. Конные рязанцы гарцевали вдоль завалов, кидая стрелы в маячивших за поваленными стволами врагов.

Так продолжалось где-то до полудня. Потом к мордве подошло подкрепление – пешие булгары в хороших панцирях и с длинными копьями. Построившись в несколько рядов, выставив копья и поставив позади пеших стрельцов, они оттеснили рязанских всадников от засеки. Тут же завалы облепили, словно муравьи, пригнанные татарами те же буртасы, вотяки и черемисы. Они рубили сплетенные между собой сучья поваленных деревьев, растаскивали лошадьми освобожденные стволы, делая проходы. Ратьша, видя все это, отдал приказ отходить, не дожидаясь, когда прорвавшаяся татарская конница окружит и перебьет заслоны, обороняющие дороги.

Уходили споро: нельзя было позволить коннице застать отходящих пешцов на открытом месте. Пешие воины хватались за стремена всадников, а те пускали коней рысью. На дальних участках засечной черты, где конницы не имелось, защитники уходили в чащу, чтобы потом лесами добраться до городов и встать на их стены для отпора безжалостному врагу.

До опушки добрались быстро. Останавливаться здесь, в сельце, не стали. Пешцы сели на лошадей – много их, бесхозных, осталось – и не мешкая двинулись дальше. Скакали до полуночи. По пути Ратислав рассылал гонцов во все стороны, стремясь предупредить селян о близкой опасности. Потому за полночь, когда остановились на отдых в большом, на полсотни дворов селе, людей под его началом осталось меньше тысячи. Половина – панцирная конница. Этих гонцами Ратьша старался не посылать: жалко, да и тяжеловаты они для быстрой скачки.

Ратьша и Роман Коломенский остановились на ночлег во дворе здешнего старосты. Изба у него оказалась просторной, с горницей даже. Вот в ней-то они и устроились, проверив перед тем расставленные вокруг села дозоры. Старосту с семьей не стеснили: те сразу, как Ратьшин отряд въехал в село, начали собирать и грузить в сани скарб, готовясь уходить в лес, в схроны. Защитный тын здесь имелся, как и укрепленные ворота: места неспокойные, но здешние жители понимали, что крепость эта годится против наскока разбойничьей степной шайки в две-три сотни всадников. Против войска село не продержится и часа.

Сбросив доспех и поддоспешник, поужинали горячей, только из печи похлебкой и пшенной кашей на молоке. Прислуживал воин из Романовой сотни, так как Первушу, промыв ему хорошенько рану и как следует перевязав, Ратьша уложил спать на лавке в нижнем жилье. Накормив, понятно, перед тем. Сразу после ужина начали слипаться глаза. Толком даже не поговорив, только решив назавтра двигаться в сторону стольного града, Ратислав и Роман улеглись по лавкам и провалились в сон без сновидений.

Встали поздно, солнце на очистившемся от туч небе уже поднималось над макушками близкого леса. Дневное светило, играющее в чистом, словно умытом небе, немного развеяло тоску, тисками сжимающую сердце. Радовало и то, что Первуше не стало хуже. Он поднялся рано и хлопотал у печи, готовя завтрак. Хозяева уехали, похоже, еще затемно, собрав все, что можно было увезти с собой. На вопрос Ратьши о самочувствии меченоша, смущенно улыбнувшись, отозвался:

– Хорошо все. Так, побаливает чуть.

– Не дергает?

– Не…

– Ладно. Смотри, не береди.

Позавтракали и поехали дальше. Дозорные, караулившие дорогу со стороны Черного леса, откуда ждали врага, доложили, что там все спокойно. Никаких признаков преследования нет. Снова рассылали гонцов во все стороны, снова ехали почти до полуночи. На следующий день рассчитывали добраться до Рязани. Опять стали на ночлег в крупном селе. Обитатели его уже покинули – плохие вести разносятся быстро. Но, к своему удивлению, Ратьша и Роман обнаружили здесь тоже остановившегося на ночлег Кира Пронского с племянниками и своими людьми. Как так?

– Татарские разъезды переняли все дороги к Пронску, – ответил на недоуменный вопрос Ратьши Кир Михайлович. – Видно, часть татарского войска сразу двинулась на мой стольный град. Засеки-то остались совсем неприкрыты. Да и леса у нас на границе не чета Черному лесу. Прошли татары, как нож горячий сквозь масло. Беженцы сказывают, уж взяли Пронск в осаду.

Пронский князь горестно покачал головой.

– Ну, ничего, ничего, Кир Михайлович, город твой на крепком месте стоит, стены высоки, ворота крепки, – утешил князя Роман Коломенский. – Да и не подобраться к ним так просто. Из пороков камень тож на холм Пронский не забросишь.

– Это да, – чуть посветлел лицом пронский князь. – Владимирское войско когда-то так на щит его взять и не смогло. Жажда только вынудила горожан сдаться. Так после колодцев накопали для осады. Глубоченных. Зато с водой теперь.