Альфред де Бре - Дочь императора
Улыбка мелькнула на губах сенешаля.
– Потом, – продолжал Освальд, – когда я уходил из лагеря, Иеклейн Рорбах, бекингенский трактирщик, приблизился ко мне и под предлогом сказать мне кое-что относительно моего поручения к осажденным сунул мне в руку письмо и тихо сказал: «Графу Мансбургу секрет от Иеклейна Рорбаха».
– Где это письмо?
– Вот оно, ваше сиятельство.
Сенешаль быстро развернул письмо, поданное ему Освальдом. Оно было написано измененным почерком и заключало в себе следующее:
«Есть два человека, которых тайно ненавидит граф М. и которые будут служить вечной преградой его намерениям. Один – граф Людвиг Гельфенштейн, другой – рыцарь Гейерсберг, ваш пленник, которого, предупреждаю вас, стерегут очень плохо, потому что он нашел средство уведомить о своем плене своих ландскнехтов и приказал им похитить друга его, графа Гельфенштейна, который находился тогда в руках Сары, а теперь находится в безопасности среди Черной Шайки Флориана.
Естественно, что состоится размен пленных. По обыкновению, конвои, сопровождающие пленников, встречаются на равном расстоянии между двумя лагерями.
Известно, что может случиться при размене пленных: конвои могут поссориться, пленники, пытаясь бежать, могут быть убиты, и ни я, ни граф М. не будут виноваты.
Чтобы избежать событий, которые могут быть неприятны г. М., он хорошо бы сделал, если бы сам назначил людей в конвой, который будет сопровождать Флориана Гейерсберга. Что касается меня, то я постараюсь устроить так, чтобы некоторые из моих людей были наготове помочь ландскнехтам, которые будут при графе Гельфенштейне, в случае какого-нибудь спора между двумя отрядами.
Если этот план понравится г. М., нужно постараться, чтобы Флориан Гейерсберг написал своим ландскнехтам, что согласен на обмен: эти проклятые солдаты недоверчивы, как черти и без этого не согласятся ни на какие мировые сделки.
Прошу г. М. возвратить это письмо предъявителю для передачи мне».
Граф Мансбург раза три или четыре перечитал это письмо, смысл которого, кажется, нетрудно было понять. После нескольких минут размышлений он внезапно взглянул на Освальда.
– Ты говорил мне, кажется, что прежде служил у Гейерсберга? – спросил он.
– Да, ваше сиятельство.
– Отчего ты его оставил?
– Кажется, я это рассказывал вашей матери. Рыцарь был очень строг насчет дисциплины. При осаде одной турецкой крепости мы стояли на аванпостах. Видя, что мы не тревожим их, турки вздумали задирать нас, я не вытерпел, вышел с несколькими людьми из моего взвода и так отпотчивал басурманов, что ворвался за ними следом в их укрепления и овладел ими, хотя со мной было не больше десяти человек. Вместо того, чтобы наградить меня, капитан приговорил меня к смерти за нарушение его приказа. Товарищи помогли мне бежать, но у меня осталась в лагере жена с ребенком, которая за день до этого пришла повидаться со мной. Потом я узнал, что рыцарь послал взять ее и больше уже не слыхал о ней. Верно за мой побег он отомстил этим двум невинным существам… Вот отчего…
Он замолчал, но движение и взгляд его ясно говорили, как глубоко запали в его сердце ненависть и жажда мести.
– Да, теперь я все это припомнил, – сказал Мансбург. – Вот посмотри, – прибавил он, подавая ландскнехту письмо Иеклейна, – что ты думаешь об этом плане?
– Клянусь Богом, – вскричал Освальд, прочитав письмо, – это дельно!
– Да… да… но может быть, можно устроить еще лучше. Прежде всего нужно убедиться, что Флориан у нас и отвести его в верное место, а то если бы с ним приключилось какое-нибудь несчастье, ландскнехты его выместили бы это на графе Гельфенштейне. Ты пойдешь в тюрьму, где сидит тот, кто похож на Флориана.
– Да это он и есть, ваше сиятельство, – сказал удивленный Освальд.
– Ты приведешь его ко мне, – продолжал сенешаль, делая ударение на каждом слове и сопровождая слова свои многозначительными взглядами. – Если бы этот незнакомец вздумал бежать, ты употребишь в дело оружие. Понимаешь?
– Понимаю, ваше сиятельство, – отвечал Освальд, у которого глаза заблистали дикой радостью.
Он тотчас вышел.
– Какой способный человек, – пробормотал Мансбург, провожая его глазами. – Он сделает дело… но если по несчастью откроется, что он убил Флориана Гейера, друга графини Гельфенштейн, то придется пожертвовать им в угоду благородной графини и, может быть даже, в первую минуту негодования собственноручно заколоть его.
Освальд вполне понял намерение графа Мансбурга; он понял, что Флориана надо убить при переходе из тюрьмы в комнату графа. С твердой решимостью совершить это ужасное дело, Освальд сошел в тюрьму со сводами, находившуюся в уровень с погребами, под конюшнями и птичьим двором.
– Что вам угодно, сударь? – спросил тюремщик, отворив первую дверь ландскнехту, которого он знал, как оруженосца и обычного посланца сенешаля.
– Как, Бертольд Крамер, ты теперь тюремщиком? – вскричал Освальд, узнав в новом тюремщике старого воина графини.
– Да, – отвечал Крамер, – прежний-то поссорился с главным тюремщиком Сигизмундом, и его отставили. Дочь моя служит горничной графини, она мне и выхлопотала это место.
– Поздравляю тебя, кум, – сказал Освальд, не знавший, что семейство этого человека более пятидесяти лет находилось на службе Гейерсбергов. – Вот я зачем пришел: его сиятельство граф Мансбург прислал меня за арестантом № 5.
– Зачем? – спросил тюремщик, вздрогнув, чего однако Освальд не заметил.
– Его милость хочет поговорить с ним; более я ничего не знаю. Отпусти его со мной.
– Мне нужно спросить позволения графини.
– Разве ты не знаешь, что сенешаль командует в замке?
– Вейнсберг всецело принадлежит графине Гельфенштейн, и я не знаю здесь другой власти, кроме нее.
– Старая скотина! – злобно пробормотал Освальд. – Ступай, позови главного тюремщика, – прибавил он, возвышая голос.
– Сейчас иду.
– А пока можно ли поговорить с узником?
– Конечно, – поспешно отвечал Бертольд.
Он провел оруженосца в каземат № 5, отпер дверь и втолкнул туда Освальда.
– Подождите меня здесь, – сказал Бертольд. Он вышел и запер дверь на ключ.
Этот звук запираемой двери заставил Освальда содрогнуться, хотя он был не трус.
– Кто здесь? – спросил Флориан Гейер, которого Фридау узнал только по голосу, потому что глаза его еще не освоились с темнотой.
Освальд молчал.
Было время, когда этот суровый и жестокий человек питал к Флориану восторженную привязанность, которую тот умел внушать большей части своих солдат. И теперь, несмотря на всю ненависть к Флориану, он вздрогнул при звуке голоса своего бывшего начальника.
