Поль Феваль - Королевский фаворит
— Благодарю!.. Благодарю вас! — прошептал он. — Но не плачьте, Изабелла, скоро я буду нуждаться во всем моем мужестве, чтобы достойно умереть.
Страшное волнение овладело королевой. Любовь ее к Васконселлосу казалась ей преступлением. Она хотела считать его преступным и не могла. Ее сердце не доверяло никаким доказательствам. Оно возмущалось против очевидности и вызывало в памяти благородное и гордое лицо Васконселлоса, как бы протестующее против этих ложных обвинений.
Что же касается инфанта, то она хотела пожертвовать ради него жизнью, взамен любви, которой не могла ему дать. Кастельмелор был тут; Кастельмелор, который столько раз ее оскорблял. Она готова была унизиться перед ним.
— Сеньор, — сказала она, — я прошу у вас сострадания.
— Я пришел сюда с мирными намерениями, — отвечал граф, — и оскорбления дон Педро не смогли поколебать моей решимости. Пусть он подпишет эту бумагу, и двери Лимуейро откроются перед ним.
Кастельмелор подал королеве пергамент с государственной печатью.
— Отречение от престола! — сказала Изабелла, прочитав бумагу.
— Никогда! — закричал с энергией принц. — Скорее тысячу раз смерть!
Монах все еще лежал без чувств на сыром полу тюрьмы. При падении его капюшон откинулся назад и слабый свет, проходивший через узкое окно, освещал его бледное лицо, на котором недавние муки оставили глубокие следы.
Вдруг ключ медленно повернулся в замке, и дверь в келью тихо отворилась. Какой-то человек вошел и бросил вокруг себя быстрый взгляд. Лицо его было закрыто маской. В правой руке он держал шпагу; левая сжимала рукоятку кинжала.
Сначала он ничего не видел; но мало-помалу глаза его привыкли к темноте; тогда он заметил лежащего на полу монаха и осторожно подошел к нему. Став на колени, он несколько минут молча разглядывал его лицо. Потом он отвязал фальшивую седую бороду, под которой оказался бритый подбородок.
Взгляд незнакомца блеснул ненавистью.
— Это он!.. — прошептал он. — Я угадал! О! Даже через семь лет узнаешь того, чья рука коснулась вашего лица… Семь лет! Семь лет изгнания, которому он был виной!
— Я думаю, что теперь настал час мщения! — прибавил он с глухим смехом.
Но вдруг смех уступил место беспокойству.
— Что если он уже умер! — прошептал незнакомец.
— Нет, его сердце бьется… Он жив еще настолько, что его можно убить, — продолжил он, ощупав грудь монаха, и поднял свою шпагу.
Но в эту минуту он заметил луч света, проникавший через стену, и поспешил приложить глаз к отверстию. Он увидел Кастельмелора, инфанта и королеву.
— О! О! — прошептал он. — Мой могущественный повелитель играет свою роль как следует. Он и не подозревает того, что происходит в трех шагах от него… Кончим наше дело.
И, вернувшись к монаху, незнакомец направил острие шпаги в грудь монаха. Холод стали заставил того открыть глаза, но в ту же минуту он снова закрыл их, считая себя игрушкой ужасного видения.
Незнакомец засмеялся.
— Он думает, что видел это во сне, — размышлял он вслух, — это будет его последний кошмар.
С этими словами он схватил эфес шпаги обеими руками, чтобы глубже вонзить ее в грудь монаха.
Таинственный посетитель был так занят, что не обратил внимания на послышавшийся позади него легкий шум. На пороге двери, оставшейся полуотворенной, появился Балтазар.
— Номер тринадцатый! — прошептал он, направляя в глубину камеры свет потайного фонаря.
Глава XXXV. МОНАХ
Монах напрасно не рассчитывал на верность Асканио Макароне. Это был именно такой вестник, какой ему был нужен.
Португалец удовольствовался бы тем, что точно исполнил бы поручение, то есть передал бы кольцо, не говоря ни слова, но красавец Асканио, кроме прочих многочисленных блестящих качеств, мог похвастаться еще тем, что был самой красноречивой особой на всем земном шаре.
Не ожидая вопросов Балтазара, он подробно рассказал ему, как арестовал монаха, не забыв, конечно, прибавить, что это государственная тайна, как монах сделал его своим наследником и прочее.
Он был чрезвычайно удивлен, когда среди потока его красноречия, Балтазар неожиданно оттолкнул его и бросился бежать прочь, повторяя странные слова:
— Номер тринадцатый!..
— Бедняк рехнулся, — подумал падуанец и спокойно вернулся домой, где небесная Арабелла храпела в ожидании своего супруга.
Через несколько минут Балтазар был в Лимуейро. При имени монаха открылись перед ним все двери, но расспросы его были бесплодны. Никто не видал преподобного отца.
Тогда Балтазар велел показать, где номер тринадцатый. Тюремщик дал ему фонарь и пожелал счастливого пути, говоря, что на его памяти никого еще не сажали в эту келью.
Балтазар поспел вовремя.
При Свете фонаря его глазам представилось ужасное зрелище: монах лежал на полу, а незнакомец готов уже был вонзить ему в грудь шпагу.
Одним прыжком Балтазар был около незнакомца. Тот обернулся с поднятой шпагой. Балтазар был безоружен.
Но гигант не нуждался в оружии, быстрым движением руки он парировал удар незнакомца и схватил его за горло. Тот вскрикнул, но это был его последний крик: послышался хруст ломающихся позвонков. Потом Балтазар выпустил добычу, и труп тяжело упал на землю.
Гигант шумно вздохнул от радости, он сорвал маску с лица своего противника, чтобы узнать, что за пресмыкающееся он раздавил.
Лицо незнакомца было обезображено, однако гигант узнал его.
— Антуан-Конти! — прошептал он. — Я избавил палача от лишней работы!
Пока все это происходило в номере тринадцатом, инфант упорно отказывался подписать акт отречения; Изабелла поддерживала его отказ.
— Что же, наконец, доказывает, что вы нас не обманываете? — говорил принц, хватаясь за последнюю надежду. — Вчера еще Альфонс был королем; значит, вы его умертвили?
— Нет! — сказал Кастельмелор, вынимая второй пергамент.
— Так он еще король?!
— Нет! — повторил граф, развертывая пергамент и показывая его издали инфанту.
— Альфонс сделал то, чего вы не хотите сделать; вот его отречение.
— Позор ему! — прошептал подавленный дон Педро.
Королева опустила голову.
— Теперь, сеньор, — сказал Кастельмелор, меняя тон, — я сказал вам все. На этой бумаге оставлено место для имени наследника Альфонса. Совет двадцати четырех и все вельможи ожидают меня! Они все мне преданы… Итак, выбирайте: смерть или отречение!
Дон Педро повел вокруг себя безнадежным взглядом.
— Надо кончать! — произнес сурово Кастельмелор. — Может быть, вас надо убеждать, что вы находитесь в моей власти? — прибавил он с улыбкой, заметив колебание принца. — Люди, продавшие мне свои души, за этой дверью ждут моих приказаний… Смотрите! — и с этими словами он быстрым движением открыл дверь.
