Юрий Иванов-Милюхин - Разбойничий тракт
Софи сложила руки перед грудью и мысленно начала повторять молитвы на своем языке, она понимала, что Бог един и нет разницы, на каком наречии просить его о снисхождении, тем более что и церковь заполняли люди разных национальностей – приход был открыт для всех. Женщина перестала замечать все вокруг, она чувствовала, что молитвы доходят до Господа, что он внемлет ее устам и понимает ее.
Это продолжалось до тех пор, пока кто-то не тронул ее за плечо. Софи вскинула ресницы и увидела возлюбленного с папахой в руках, на лице его лежала печать умиротворения, складки разгладились, глаза светились любовью. Он словно помолодел сразу на несколько лет. Она вынула из небольшой сумочки купюру, опустила ее в прорезь церковной копилки и пошла к выходу.
На городском базаре толпился самый разный народ, это был не горластый и нахрапистый московский рынок, здесь явно ощущалось дыхание близкой Азии и недалекого Кавказа. Торговцы мягкими голосами расхваливали товар, уговаривая посетителей купить его только у них, они предлагали фрукты, огромные куски дынь или тыквы, протягивали деревянные ложки, наполненные медом. Горожане переходили от одного прилавка к другому, пробуя все подряд и лишь в конце решаясь на копеечную покупку.
Софи тут же переняла эту особенность, она пристроилась к медленно текущей очереди, отламывая, отщипывая, втягивая в себя дары щедрого края. Дарган плелся позади с дорожной сумкой, на дне которой лежала единственная селедка, купленная у лавочника. Гордому казаку выступать в подобной роли еще никогда не приходилось. Наконец спутница повернула к нему сытые глаза, разлепила измазанные ягодами губы.
– Надо набрать продуктов, – сказала она, озабоченно прикусила нижнюю губу и показала пальцем на начало рядов. – Там дешево.
– Пойдем туда, – вздохнул Дарган.
Когда собрались идти назад, он заметил парнишку лет пятнадцати, вьюном крутнувшегося возле жены, но значения этому не придал. Он отвык от обыкновенной жизни, когда все вопросы следовало решать самому, в том числе и ходить на рынки. В Европе и в России чаще встречались разбойники с больших дорог, нежели обыкновенные воришки. Вспомнил он о пареньке лишь тогда, когда Софи, отобравшая кучу овощей и фруктов, уставилась на него круглыми от удивления зрачками.
– Ларжан пропал? – опередил он ее с недоуменным восклицанием.
– Нет ларжан, – развела она руками. – Я прятала деньги в сумочке.
– А надо было держать в руках, тогда целее были бы.
Дарган вынул из кармана штанов купюру, передал ее жене и прощупал толпу внимательным взглядом, но рассмотреть что-либо не представлялось возможным. От главного входа народ волнами растекался по базарной площади и такими же волнами выплескивался с нее на другом конце. Но ему повезло. За прилавками высились ряды навесов с гроздьями сушеной рыбы под ними, парнишка, который крутился возле спутницы, облокотился на одну из стоек, на лице его лежало явное довольство. Вокруг шмыгала носами ватага таких же оборванцев.
Дарган лавировал между людьми, он решил зайти с тылу, чтобы поймать паршивца за шиворот. Очередной людской водоворот закрутил его на месте, а когда он выбрался на свободное пространство, мальчишка куда-то исчез. Кудлатая голова воришки мелькнула уже возле выхода с рынка. Надо было спешить, потому что затеряться в ростовских улочках не составляло труда, тем более под крутым склоном, на берегу реки Дон, где громоздились хаотично построенные портовые склады с ватагами грузчиков между ними.
Казак заработал локтями, человеческая масса сдавила его, понесла к выходу, не давая возможности пошевелиться. Ему показалось, что кто-то потерся рукой о полу черкески, ощущение было мимолетным, не вызвавшим подозрений. Даргана вытеснили за деревянные ворота, где стояли мастерские ремесленного люда – лудильщиков, точильщиков, скорняков. Не заметив парнишки нигде, казак с досадой сплюнул. Нужно было возвращаться назад.
Спутницу он оставлял на другом конце базара и, чтобы не толкаться понапрасну, решил обойти его вокруг. Ряды телег, таратаек с бричками и пролетками запрудили пространство, возницы спали, набросив на головы покрывала, лошади хрумтели овсом и клевером. Везде соблюдались чистота и порядок, дворники набрасывались на свежие кучи навоза, не давая растаскивать его подошвами по площади. У церковки собралось много народа, рядом, у коновязи, переминались оседланные лошади. Дарган разглядел кабардинцев темной масти, которых предпочитали терские казаки, и завернул на церковный двор. В это время из храма, на ходу надевая папахи, стали выходить чубатые молодцы в черкесках и при кинжалах.
– Здорово дневали, братья-казаки, – подался он к ним. – Откуда путь держите?
– Будь здрав, брат, – окружили его станичники. – Мы из Шелковской, едем в Санкт-Петербург нести службу при дворе Его Императорского Величества. А ты кто таков?
– Я из Стодеревской, с войны возвращаюсь.
– Герой, – послышались громкие голоса, казаки подхватили Даргана, начали подбрасывать его в воздух. – Качать героя! Слава, слава, слава!
Это были подросшие сыновья казаков, несших службу по Кизлярско-Моздокской линии, а потом воевавших с наполеоновскими полками. Линия продолжалась Кубано-Черноморской, протянувшейся между Каспийским и Черным морями. На ней казаки селились по левому берегу Терека, охраняя окраину империи от набегов татар, чеченцев и турок, приходивших с враждебного правого берега.
Дарган вырвался из объятий, ему не терпелось расспросить о домашних делах. Молодежь старалась дотронуться до него рукой, потрогать Георгиевские кресты.
– Ух ты, целых три, – восклицали они. – И медали еще, да серебряные.
– Герой!
– С наших краев, терской казак.
– Что нового в станицах, братья? – наконец сумел вставить слово и Дарган. – Почитай, два года не был в родных местах.
– Все то же, дядюка Дарган, турка грозится, абреки чеченские с дагестанскими не дремлют, – за всех ответил старший отряда, урядник с едва пробившимися усами. – Народу убавилось, много казаков погибло на войне, да царь призвал в новое пополнение.
– В нашей и в Стодеревской мужчин повыбивало едва не через дом, хозяек забросали похоронными цидулами. В Червленой такая же история.
– Тревожно стало.
– Не впервой, переживем, – тряхнул плечами Дарган, и в воздухе завис мелодичный звон от наград. – На то мы и казаки.
– А ни то, – сразу расправили груди станичники. – Дядюка Дарган, испей-ка чихиря с прошлогоднего урожая, настоялся в самый раз.
Кто-то сбегал за полным вина бурдюком, кто-то сунул в руки чапуру на восемь стаканов. Пальцы сложились в щепоти, замелькали перед лицами казаков, сотворяя крестные знамения. Раздалось дружное гудение:
![Юрий Иванов-Милюхин - Драгоценности Парижа [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)