Николай Свечин - Московский апокалипсис
— А чево я-то, ваше сиятельство? — боязливо пробормотал лакей. — У вас вон тоже пистолеты имеются…
— Что? Ах ты, смерд! Стреляй, кому говорю!
Ахлестышев вынул саблю и пошёл на противников. До них было всего пять шагов.
— А-а! Святыя угодники, простите меня! — закричал Гаврила и, зажмурив глаза, спустил сразу оба курка. Раздались весёлые щелчки, потом шипение; с полки одного из пистолетов поднялся слабый дымок.
— А? Что? Ещё раз, быстрее!!
Но лакей бросил оружие на землю и бегом кинулся в развалины.
— Ну, вот мы и одни, — довольно констатировал Ахлестышев. — Сейчас ты мне…
Шехонский нацелился ему прямо в грудь и по очереди нажал курки. На этот раз не было даже дыма — пистолеты молчали.
— …за всё ответишь. И за продажный суд, и за муки Ольги Владимировны, и даже за измену Отечеству. Вынимай саблю!
Князь лихорадочно взвёл собачки и снова попытался выстрелить.
— Уймись же, дурень. Тебе подложили сырой порох.
— Но почему? — по-бабьи взвизгнул Шехонский. — Морис, свинья! Зачем он это сделал?
— Ему так приказал Полестель.
— Не понимаю!
— Глуп и себялюбив, потому и не понимаешь. Решил, что солнце вращается только вокруг тебя?
— О чём вы, не понимаю!!
— Уже на «вы» перешёл с испугу… Нет у тебя ни друзей, ни любимой женщины, даже сообщника надёжного нет. Граф продал тебя с потрохами, а Гаврила убежал. Ну, стань уж мужчиной! Нас тут только двое. У меня сабля, и у тебя сабля. Шансы есть. Дерись!
— Это невозможно, это кошмарный сон! Я не верю! — Шехонский в исступлении ломал холёные пальцы. — Почему он со мной так? Я же делал всё, что он хотел!
— Доставай клинок, не заставляй меня резать безоружного. Ну! Вытри сопли, и начнём рубиться.
— Нет, я не стану! — князь одним быстрым движением выдернул саблю из ножен и забросил её далеко в развалины. — Я совсем не умею фехтовать! Это будет убийство, а не дуэль! Так не честно!
— Вот скотина… А когда четыре пистолета целят в безоружного, это, по-твоему, честно?!
И Пётр ударил Шехонского саблей плашмя по лицу, словно отвесил пощёчину.
— Ну? Князь! Ты князь или тряпка? Подними саблю и сразимся наконец. Нет? Получи ещё!
Второй удар пришёлся по другой щеке. Но Шехонский стоял, опустив руки по швам, и глядел в землю с видом человека, готового сколько угодно терпеть побои. Драться он явно не собирался.
— Тьфу! — плюнул в сердцах каторжник. — Ну как мне тебя заставить? Трус! Ничтожество!
Но князь только зажмурил глаза с видом полной покорности. Что же делать? Такого исхода Ахлестышев никак не предполагал. Он легко и даже с удовольствием зарубил бы подонка, но не так же! Ударить саблей безоружного у Петра не получалось… Ситуация становилась абсурдной. Но тут раздался короткий смешок, и из-за печного остова вышел незнакомец.
Высокий, атлетический, но при этом очень подвижный, с жёсткими и зоркими глазами, он производил впечатление опасного человека. Упругой походкой незнакомец подошёл к дуэлянтам и сказал:
— Давно я так не смеялся! Комичная и вместе жалкая картина. Ахлестышев, вы убьёте наконец эту дрянь?
Он говорил по-русски, как русский.
— Будь моя воля, я бы вас назначил князем, а его — каторжником. Но дело затягивается. Вам помочь?
На этих словах Шехонский открыл глаза и радостно закричал:
— Мсьё Морис! Мсьё Морис! Как вы вовремя! Я знал, что Полестель не бросит друга! Спасите же меня быстрее!
— Почему вы решили, что я сделаю это? — лениво осведомился француз.
— Но как же… Для чего тогда вы здесь?
— Дело в том, что в планах графа произошли некоторый изменения.
— Какие изменения? Мсьё Морис, не пугайте меня, зачем вы меня пугаете? Убейте Ахлестышева — вам же это ничего не стоит! И поедем быстрее домой…
— Изменения касаются вас, — продолжил француз. — Граф Полестель решил жениться на вдове князя Шехонского.
— На какой вдове?
— На Ольге Владимировне.
— Так она ведь не вдова!
— Это легко исправить.
— Постойте! Мы договорились уже с графом! Вы, верно, просто не знаете! Я даю своей жене развод!
— Развод — это так долго. Тем более в России, тем более во время войны.
Шехонский смотрел на Мориса в недоумении.
— Погодите, я так и не понял. Ведь Ольга Владимировна не вдова.
— Уже вдова, — лаконично пояснил француз и выхватил из ножен клинок. Он действовал неимоверно быстро, так, что глаз не успевал за его движениями. Плавный полукруг — и сабля врезалась князю в голень. Он припал на покалеченную ногу. Из разрубленного сапога на аршин вылетел фонтан венозной крови.
— Ай! Что вы делаете?!
— Выполняю приказ полковника, — равнодушно ответил Морис и продолжил, словно мясник, разделывать жертву. Несколькими ударами он отрубил Шехонскому левое ухо и кисть правой руки и, наконец, рассёк шею, прекратив мучения.
Ошарашенный каторжник смотрел на это с ужасом.
— Зачем же так жестоко? — спросил он, когда всё было кончено.
— Тоже приказ полковника.
— Для чего?
— Полагаю, чтобы настроить против вас безутешную вдову.
— Но при чём тут я?
— Как это причём? А кто убил князя с таким изуверством? Я, что ли?
И Морис глумливо ухмыльнулся.
По спине Ахлестышева пробежал холодок. Он внимательно вгляделся в графского камердинера. Глаза у него были — как две льдинки. Рядом остывало то, что недавно являлось князем Шехонским.
— Чего замолчали? Так ужасно расправиться с соперником… Нехорошо. Вот до чего доводит ревность! Думаю, Ольге Владимировне это совсем не понравится.
— Но послушайте…
— Что касается меня, то я в этот момент нахожусь совсем в другом месте. Итак, что у нас дальше?
И Пётр вдруг понял, что ему не уйти отсюда живым. Морис смотрел на него с брезгливой гримасой. Так уставший от своих трудов палач глядит на очередную жертву: без интереса или жалости, только со скукой…
— Ладно, — сказал каторжник как можно более небрежно. — Ну, я пошёл?
— Это куда же? — откровенно осклабился Морис. Он стоял вроде бы в расслабленной позе, но весь собранный, сжатый, словно пружина. Бежать от такого невозможно…
— В чём дело? — спросил Пётр. Он пытался выглядеть уверенным, но удавалось плохо.
— Ну, вы же хотели драться.
— Да, но не с вами, а с князем Шехонским. Вы мне ничего плохого не сделали.
— Так я сейчас сделаю!
— Но почему?
— Привычки у меня такие. С утра руки чешутся, настроение плохое… Нужно выместить злость на ком-нибудь. Вы подходите.
— А если я не захочу с вами драться?
— Полноте! Вы же не эта тряпка. И не позволите мне лупцевать вас по щекам. Ведь так?
