Эрнест Капандю - Рыцарь курятника
Бине отворил окно. Людовик XV подошел и с любовью обвел глазами красивый пейзаж, расстилавшийся у его ног. Напротив замка была большая, широкая аллея, которую летом затеняли густые липы, но в это время года (в феврале) на нее свободно падали лучи солнца во всей своей возрождающейся силе.
Людовик XV дышал чистым воздухом ранней весны и стоял неподвижно, опираясь локтями о каменный балкон.
Вдруг на центральной аллее показалась тень, и явилась амазонка. Она грациозно сидела на прекрасной лошади, которая как будто летела, не касаясь земли. Идеальный костюм амазонки напоминал что-то мифологическое. На плече у нее был маленький колчан, в левой руке – лук, а на голове – бриллиантовый полумесяц. Лошадь была покрыта шкурой пантеры. Словом, дама как две капли воды походила на Диану, богиню охоты. Быстрее пера, уносимого ветром, промчалась она галопом по аллее и вдруг, повернув налево, подскакала прямо к окну. Окно отделялось от земли только крыльцом.
Король вскрикнул от восторга. Амазонка проехала перед ним, быстро вынула из колчана стрелу, положила ее на лук и пустила… Стрела, крошечная, очаровательная, безвредная, попала королю прямо в сердце… Амазонка исчезла… Людовик XV остался неподвижен, как будто стрела сразила его наповал.
– Она, – сказал он, когда улегся последний вихрь пыли, поднятой быстрым галопом лошади. – Опять она!..
Стрела лежала на балконе; король поднял ее и рассмотрел. Эта стрела была чудом в своем роде: она была из коралла,
белые перья сдерживались изумрудными гвоздиками, а конец стрелы завершался бриллиантовым сердцем. Это-то сердце и ударилось в грудь короля. Людовик XV обернулся, держа в руке стрелу, и увидел Бине, который принес золотого петуха.
– Это день сюрпризов! – заметил король. – Ну, что сказал ювелир?
– Бемер предлагает за петуха девятьсот тысяч франков наличными, государь.
– Ну, – сказал Людовик XV, улыбаясь, – если у Рыцаря Курятника целая коллекция подобных подданных, то о нем нечего жалеть…
Король еще не закончил фразу, как за окном раздалось громкое «кукареку».
– Ага! – произнес король. – Ну, это уж слишком! Я узнаю, что это такое.
ХХ Жильбер и РоланВ нескольких шагах от лавки Доже, королевского парикмахера, находилась лавка Рупара, чулочника, мужа Урсулы, приятельницы мадам Жереми и мадам Жонсьер.
В тот день, когда король провел в Шуази взволнованное утро, перед лавкой Рупара собралась толпа. Урсула стояла на верхней ступени, засунув руки в карманы передника, возвышаясь над собранием, как хозяйка дома, умеющая заставить себя уважать, за нею слева стояла мадам Жереми. Перед Урсулой, на нижней ступени, прислонившись к стене, стоял Рупар, еще толще и румянее, чем обычно, слушая и говоря, как человек, знающий себе цену. Соседи и соседки разговаривали, размахивали руками, и число их увеличивалось каждую минуту. Вопросы и ответы сыпались с жаром и так быстро, что наконец должна была произойти какая-нибудь путаница.
– Так это правда? – волновалась только что подошедшая мадам Жонсьер.
– Совершенная правда, – отвечали ей.
– Он пойман?
– Да.
– Но как же это случилось?
– Его арестовали…
– Нет, он сам сдался.
– Полноте, соседи! Вы всегда говорите глупости! Его выдали.
– Кто?
– Разбойники, его друзья, его сообщники.
– Но где же он?
– В Бастилии.
– Нет, не там, а в отеле полиции, и его стережет вся объездная команда.
– Наконец-то Рыцарь Курятника пойман, – сказал Ру-
пар.
– Пойман! – повторила мадам Жереми.
– Пойман, пойман! – повторили хором присутствующие.
– Значит, теперь можно ходить по вечерам без всякого страха, – сказал толстый чулочник.
Жена уничтожающе взглянула на него.
– Прошу вас не лишаться остатков моего уважения, – сказала она.
– Но, мадам Рупар… – пролепетал чулочник.
– Вы что же, видите в аресте Рыцаря только повод шататься где-то по ночам?
– Я… я… нет.
– Вы же сами говорите, что собираетесь пойти гулять вечером…
– Милая моя…
– Я вам запрещаю называть меня так…
– Черт побери! Я…
– А! Теперь ругаетесь… Молчите! Я не хочу вас слушать, месье Рупар!
Слова замерли на губах доброго чулочника, но зато другие кричали.
– Как, – говорила соседка мадам Жонсьер, – вы не знали, что Рыцарь Курятника пойман?
– Нет, – отвечала мадам Жонсьер, – я ничего не знала.
– Но весь Париж об этом говорит.
– Я только приехала из Мелена.
– И в Мелене еще ничего об этом не знают?
– Решительно ничего.
– Это не удивительно и не странно, – сказал Рупар. – Мелен далеко от Парижа, этой великой столицы цивилизованного мира, как изящно выражается месье Бернар, который пишет такие прелестные стихи. Правда, он мне должен за четыре пары шелковых чулок и заплатит неизвестно когда… Но он поэт, а я поэтов люблю…
– Потому что вы дурак, – колко перебила Урсула, – в делах надо любить тех, кто покупает чулки и платит за них, поэт или не поэт.
– Это как ты хочешь, потребуешь и рассудишь, мой добрый друг.
– Молчите!
– Да, мой добрый, милый и превосходный друг, я молчу!
– Итак, Рыцарь Курятника схвачен, – продолжала мадам Жонсьер.
– Да, – отвечала Урсула, – схвачен, арестован вчера вечером объездной командой и отвезен к начальнику полиции.
– Рыцарь Курятника схвачен! – повторяли все.
– Кукареку! – раздался пронзительный голос.
Толпа содрогнулась от ужаса, мгновенно воцарилось молчание, потом громкий хохот заставил всех покраснеть. Это двенадцатилетний мальчик, проходивший мимо, вздумал подражать пению петуха и убежал опрометью, чтобы его не наказали за его шутку.
– Шалун! – прошептал Рупар.
– А Доже не вернулся? – спросила мадам Жонсьер.
– Нет еще, – отвечала Урсула. – Ах! Если бы он был здесь, он рассказал бы нам что-нибудь… А вон идет его будущий зять, – опять проговорила она.
– Да, вот месье Жильбер!
– Какой странный этот Жильбер, – сказала Урсула.
– Почему же? – спросили многие.
– Он похож на медведя, никогда не говорит ни с кем, – сказала мадам Жереми.
– И едва поклонится, – прибавила Урсула.
– О, в последний раз, когда я его видел, – сказал Рупар, – он был любезен… мил…
– Уж вы скорее дадите себя повесить, – перебила Урсула, – чем согласитесь с мнением других.
– Но, дружок…
– Как не стыдно! Молчите!
Рупар повиновался. Мадам Жереми не ошиблась: это действительно Жильбер в простом костюме оружейника шел быстрыми шагами по улице к лавке Доже. Проходя мимо собравшейся толпы, Жильбер слегка поклонился, но не остановился, а пошел прямо в лавку парикмахера.
Было около пяти часов, и в лавке царил полумрак. Молодая девушка сидела за прилавком на том месте, которое обычно занимала Сабина. Эта девушка, принаряженная, хорошенькая, была белокурая Нисетта, сестра Жильбера. Возле нее очень близко сидел молодой человек, лет двадцати пяти, с приятным и открытым лицом; это был Ролан, сын Доже.
