Вальтер Скотт - Аббат
Мы должны, однако, оставить сокольничего наедине с его отчаянием и последовать за пылким молодым человеком, поставившим в столь затруднительное положение своего спутника.
Последняя часть мудрых увещаний Адама Вудкока, сделанных ради блага Роланда, пропала даром, ибо одна из проходивших по улице особ женского пола, с лицом, закрытым шелковой вуалью, показалась юноше, обратившему внимание на ее стройную фигуру и изящество движений, чрезвычайно похожей на Кэтрин Ситон.
Все то время, что сокольничий продолжал свои поучения, Роланд, слыша только звук его голоса, во все глаза смотрел на особу, увлекшую его воображение. Между тем девушка свернула к одному из сводчатых проходов, который, как и другие, вел с улицы Кэнонгейт к домам, расположенным в глубине, и был у своего начала украшен лепным гербовым щитом, державшимся на двух огромных каменных лисицах. Но перед тем как юркнуть в этот проход, девушка на мгновение приподняла вуаль, возможно, заинтересовавшись, кто этот всадник, что так пристально глядит на нее уже несколько минут; и того, что Роланд узрел под сенью шелкового покрывала, то есть ее лучистых синих глаз, золотистых локонов и лукавого личика, оказалось предостаточно для нашего неискушенного в жизни, взбалмошного молодого человека, привыкшего беспрепятственно удовлетворять свои желания, чтобы он перебросил поводья Адаму Вудкоку, любезно предоставив ему роль своего слуги, и ринулся через сводчатый проход в большой мощеный двор догонять Кэтрин Ситон, как уже известно читателю. Женская сообразительность вошла в поговорку, но Кэтрин, видимо, не нашла ничего лучшего, как целиком положиться на быстроту своих ног, в надежде ускользнуть от порывистого Роланда и оказаться в безопасном месте, прежде чем он обнаружит, куда она скрылась. Но когда восемнадцатилетний юноша гонится за своей милой, ей нелегко уйти от него. Кэтрин бежала прямо через мощеный двор, где в больших квадратных каменных кадках росли тисовые деревья, кипарисы и другие образцы вечнозеленых пород, имевшие вид строгий и сумрачный, от чего высокое массивное здание, вдоль которого они были высажены для украшения, приобретало особую внушительность; они устремлялись к прямоугольному вырезу голубого неба точно такой же величины, что и каре, в которое они были выстроены; вокруг них, со всех четырех сторон, возвышались огромные черные стены с пятью рядами окон и с разделявшими этажи массивными карнизами, на которых были начертаны геральдические девизы и изречения из священного писания. Кэтрин Ситон пронеслась по этому двору с быстротой преследуемой лани, выказав необычайное проворство своих хорошеньких ножек, удостоившихся похвалы даже такого рассудительного и осторожного человека, каким был Адам Вудкок. Подбежав к большой двери, расположенной посредине стены в глубине двора, она потянула за ручку и, заставив щеколду изнутри поддаться, скрылась в глубине старинного господского особняка. Но если Кэтрин бежала подобно лани, то Роланд Грейм преследовал ее, как молодой гончий пес, впервые спущенный за добычей. Он не терял ее из виду, несмотря на все ее усилия, что и не удивительно, ибо при такого рода погоне влюбленный юноша, желающий приблизиться к предмету своих воздыханий, имеет неоспоримое преимущество перед девушкой, желающей скрыться, — преимущество, которое, насколько мне известно, не раз сводило на нет большую разницу в расстоянии между состязающимися в беге. Короче говоря, Роланд один раз поймал взглядом развевающуюся накидку, слышал стук туфелек Кэтрин, когда она перебегала через двор, хотя ножки ее едва касались плит, и, наконец, увидел ее самое, за мгновение перед тем, как она нырнула внутрь особняка.
Мы уже не раз говорили, что Роланд Грейм был безрассуден и стремителен в своих поступках; к тому же он не знал действительной жизни, вернее — знал ее только по прочитанным романам, и совершенно не умел силой воли подавить в себе захвативший его порыв; притом он был отважен и находчив. Поэтому, не колеблясь ни минуты, он подошел к двери, за которой исчезла та, которую он искал, и также потянул за ручку, от чего щеколда, поддавшись, вышла из паза и открыла доступ внутрь. Юноша влетел с такой поспешностью, с какой передвигался до сих пор, и оказался в просторных сенях, тускло освещенных решетчатыми витражами и тем более сумрачных, что высокие наружные стены, между которыми был замкнут двор, мешали проникновению солнечных лучей. По стенам были развешаны старинные доспехи, которые перемежались массивными каменными гербами с двойными гирляндами, эмблематическими цветками, пшеничными колосьями, коронами и тому подобными украшениями, каковые, однако, не вызвали у Роланда ни малейшего интереса.
Единственное, что привлекло здесь его внимание, была сама Кэтрин Ситон, которая, считая себя в безопасности, остановилась, чтобы отдышаться от бега, и присела на стоявшую в дальнем конце залы большую дубовую скамью. Услышав шум, произведенный Роландом, она сразу встрепенулась, вскочила с места и, издав негромкий возглас удивления, шмыгнула в одну из двустворчатых дверей, сходившихся в этом, по-видимому, центральном помещении дома. Роланд тотчас подошел к этой двери и увидел, что она ведет в большую светлую галерею. С другого конца галереи доносились голоса, и слышны были шаги, приближавшиеся к сеням. Перед лицом серьезной опасности Роланд несколько отрезвел и стал размышлять, что будет лучше — продолжать ли упорствовать или отступить, — как вдруг из боковой двери снова появилась Кэтрин Ситон и, подбежав к нему с таким же проворством, с каким еще недавно удирала от него, произнесла:
— О горе! Зачем вы пришли сюда? Бегите, бегите скорее, или вы погибли! Нет, стойте! Они идут, бегство невозможно… Скажите, что вы пришли к лорду Ситону.
Она отпрянула от него и исчезла за той же дверью, из которой только что вышла; в ту же минуту с силой распахнулась большая двустворчатая дверь на другом конце галереи, и шесть-семь богато одетых молодых дворян ворвались в сени; почти все они были вооружены шпагами.
— Кто это осмеливается вторгаться в наш дом? — вскричал один из них.
— Искрошить его в куски! — воскликнул другой. — Пусть заплатит за сегодняшние обиды и раны — это кто-то из людей Лесли.
— Нет, клянусь святой Марией! — отозвался третий. — Он из отряда этого архизлодея и облагородившегося простолюдина — Хэлберта Глендининга, в прошлом — церковного вассала, а ныне — грабителя церковных имуществ, который присвоил себе титул барона Звенела.
— Да, это так, — сказал четвертый, — его выдает ветка остролиста — их отличительный знак. Придержите-ка дверь, он сейчас ответит за свою дерзость!
