Патрик О'Брайан - Военная фортуна
Одни такие часы нашлись — далеко вниз по улице, но их заслоняла группа рабочих на дальнем конце балкона, поднимавших известь и песок для какого-то ремонта. Повытягивав некоторое время шею, Стивен бросил это занятие — в конце концов, что значит время? Немного поодаль в другом направлении, где занавески колыхались в раскрытом окне, Стивен услышал так хорошо знакомый оттенок упрека в голосе Дианы, которая взяла Джонсона в оборот. В более джентльменском настроении Стивен сразу бы ушел, но подобного настроения у него не наблюдалось, и вскоре до него донесся крик Джонсона:
— Боже мой, Диана, иногда ты орешь так, будто тебя режут!
Голос был громкий и раздраженный. Следом хлопнула дверь. Стивен тихо ступил обратно в гостиную, и к моменту прихода Джонсона — сердечного, радушного, наружно спокойного, — уже изучал грифа-индейку. «А ты неплохой притворщик, как я посмотрю», — сказал про себя Стивен.
— Конечно, это очень способный человек, — уже вслух заявил он. — Художник показывает нам не птицу, потому что ни у какой птицы нет такой потрясающей отчетливости в каждой детали, но саму платонову идею птицы, визуальный архетип грифа-индейки.
— Именно так, — согласился Джонсон.
И они проговорили о грифе-индейке и белоголовом орлане, гнездо которого Джонсон надеялся увидеть в воскресенье на землях своего друга в штате Мэн, вплоть до прихода миссис Уоган и Майкла Хирепата. Одновременно через другую дверь вошла Диана Вильерс, и Стивен отметил, что, хотя Уоган принарядилась особо тщательно, Диана победила без труда. На ней было легчайшее, синее-синее платье прямо из Парижа, и на этом фоне бостонский фасон Уоган выглядел грубым и провинциальным, кроме того, вокруг шеи Дианы обвивалось такое ожерелье из сине-белых алмазов, какие Стивен почти никогда не видывал, с огромным камнем посередине.
Еще прежде, чем они сели обедать, ему стало ясно, что налицо конфликт между Вильерс и Уоган с одной стороны, и Вильерс и Джонсоном с другой. А пока они ели суп (превосходный bisque de homard [38]), также стало понятно, что между Джонсоном и Луизой есть связь. Они прилагали все усилия, чтобы скрыть это, но временами были слишком формальны, а временами — слишком фривольны, и фальшь все время пробивалась. Место Стивена хорошо подходило для наблюдения за ними, поскольку стол, за которым все обедали, был прямоугольным, а он в одиночестве занимал середину длинной стороны. Хирепат и Луиза сидели напротив него, а Диана и Джонсон на противоположных концах и Уоган — справа от Джонсона. Исходя из несколько неестественной позы Джонсона, Стивен был вполне уверен, что тот прижимается к ноге Уоган и ей, судя по веселому, оживленному лицу, это нравится.
Зачастую Стивен вел себя за столом молчаливо и отстраненно. Диана давно это знала, и основные усилия во время супа, а также последовавшего за ним блюда, направила на то, чтобы развлечь Майкла Хирепата. Стивен знал, что Диана едва знакома с Хирепатом, и был удивлен живостью ее разговора, дружеским, шутливым тоном, анекдотом, по меньшей мере двусмысленным. Содержание его стоило счесть либо глупым, либо неприличным. Хирепат был удивлен не меньше, но как человек воспитанный, сдерживался, отвечая почти в той же манере, насколько позволяли его навыки и способности. Обед еще только начался, а Диана уже неоднократно наполнила ему бокал, и к моменту, когда подали палтус, Майкл начал собственный рассказ, единственный, который смог вспомнить. Но на полпути, ему похоже пришло в голову, что концовка граничит со скабрезностью, и, бросив тревожный взгляд на Стивена, он закончил совершенно нелепым, но невинным финалом.
Обескураженный, он замолчал и, оказавшись среди почти немых соседей, Диана была вынуждена развлекать их. Уверенность не покидала ее ни на мгновение, она наполняла бокалы все снова и снова — Стивен заметил, что и сама Диана не уклонялась, а пила наравне со своими гостями, и выдала им подробнейший отчет о поездке в Новый Орлеан. Рассказ не был ни особенно интересным, ни забавным, но помогал создать достаточно убедительную видимость оживления на ее конце стола — никакого неловкого молчания. Очевидно, у нее была большая практика развлечения собравшихся во время длинного обеда: и все же из сути ее разговора Стивену казалось, что на них в основном присутствовали деловые люди и политики, а гораздо чаще и те, и другие. Куда подевалось ее быстрое, саркастическое, непринужденное остроумие, умение превратить скользкую фразу в великолепно подходящую для компании?
Стоило ей опускаться до анекдотов и отыгранных сцен, когда ни он сам, ни Хирепат не являются политиками? Также у неё появился легкий американский акцент, противоречащий ее манерам. Но, с другой стороны, действительно ли Диана обладала особыми отличиями, об отсутствии которых он теперь так сожалел, или они существовали только в его распаленном страстью мозге? Да, обладала. Вспомнились объективные доказательства этого, и даже если бы их не было, ее внешность была убедительным свидетельством. Стивен отметил, что в некоторой степени лицо каждого человека — отражение ума, и с грустью подумал о своей собственной физиономии. Лицо, внешность и движения Дианы все еще сохраняли большую часть того прекрасного, авантюрного и изящного характера, который он знал.
Ему пришла в голову мысль, что эти несколько последних лет Диана провела исключительно среди мужчин, почти не видя женщин, за исключением нескольких — таких как Луиза Уоган. Диана и говорила скорее, как говорят мужчины — беспринципные, обеспеченные, привыкшие вольготно жить мужчины — когда собираются вместе. «Она забыла, что прилично говорить, а что нет, — размышлял он. — Еще несколько лет в этой компании, и она без смущения станет пускать газы». Смутное противоборство между стойкими принципами с одной стороны и твердостью и уверенностью с другой — в таком направлении текли его мысли. Тут принесли новый графин, и Диана, явно раздраженная неосмотрительностью со стороны Джонсона и Луизы, воскликнула:
— Черт побери! Вино со вкусом пробки. Джонсон, в самом деле, ты мог бы дать своим гостям что-то, что можно пить.
На лице темнокожего дворецкого отразилась чрезвычайная обеспокоенность: стакан поспешно отнесли на другой конец стола. Тишина, и затем вердикт, произнесенный с обдуманной мягкостью:
— Конечно нет, моя дорогая: вино кажется мне довольно приятным. Передайте бокал доктору Мэтьюрину. Что вы на это скажете, сэр?
— Я не большой ценитель вина, — сказал Стивен. — Но я слышал, что изредка глоток вина у самой пробки может иметь нехороший привкус, в то время как остальная часть бутылки превосходна. Возможно, это тот самый случай.
