Сергей Хачиров - Ксанское ущелье
Слуги, вероятно, хорошо знали тяжесть господской плети. Двое опустили головы. Что поделаешь? Они в кабале. Дома жены, дети. Убережешь собственную голову, а родных оставишь в когтях. Какое это мужество?
Третий слуга нервно покусывал черный с подпалиной ус, отводя взгляд в сторону. Будь сейчас с князем побольше людей, может, и он не решился бы поднять голову, но уж слишком свежа была обида, слишком жег лицо шрам, прикрытый густой черной бородой!
Как сейчас, помнил Асланбек давнюю поездку с княжеским управителем Коциа в дальний осетинский аул за податью. До этого сорочьего гнезда в скалах объехали они едва ли не дюжину аулов, нигде никто не посмел огрызнуться на слова управителя, и тот осмелел. В маленьком осетинском ауле он не стал и разговаривать со стариками, как делал раньше. Велел согнать на нихас мужчин и начал кричать, брызжа слюной: «Совесть вы, видно, потеряли, забравшись в эту глушь! Ни шерсти не везете, ни скота!»
Подошел к старикам. «Вижу, это вы своих сопляков подстрекаете! Вы! Хотите, чтобы я приказал выдрать вам ваши седые веники?»
Закончить оскорбительную тираду ему не удалось. Парни подскочили к управителю и вытряхнули его из бешмета. Палки, кулаки, ножны сабель заходили по худым ребрам извивавшегося ужом Коциа.
Сопровождавшие Коциа слуги, и в их числе он, Асланбек, видя, что явное численное превосходство на стороне аульных забияк, благоразумно не тронулись с места. Чем они могли помочь дурному человеку? Или он забыл, что горцы не терпят насмешек?
Если бы знали слуги, что ждет их в замке, может быть, уже тогда не вернулись бы они на княжеский двор, не подставили бы покорных спин под нагайки. Уяс он-то, Асланбек, точно не вернулся бы. Тогда его в замок любовь звала: приглянулась ему одна из девушек с княжеской кухни, быстрая и пугливая, как серна, из-за нее спешил он в замок Амилахвари. И уже казалось Асланбеку, что хозяин доверяет ему как одному из самых надежных слуг, с собой берет, когда отправляется за податью в непокорные аулы. Но оказалось, у князя и в уме ничего подобного не было, просто выбор колченогого управителя на Асланбека чаще, чем на других, падал.
Когда в тот злосчастный день они привезли в замок избитого управляющего, князь единого слова в оправдание не захотел слушать.
— Кровью за мое добро надо платить, — наставительно поднял он палец с дорогим перстнем. — Кровью! А вы? Отдали управляющего на растерзание этим негодяям, вернулись с пустыми руками!
Бросили их тогда на лавки и исхлестали плетками до беспамятства. Попробовал Асланбек слово против сказать, так ему усердный палач не только спину исполосовал — еще и на щеке оставил безобразный шрам. Пришлось бороду отпустить.
Асланбек теперь мучительно думал: а стоит ли ждать, когда княжеские сатрапы изуродуют ему вторую щеку?
— Нет! Ни за что! — забывшись, скрипнул он зубами.
— Что ты сказал, трус? — обернулся к нему Амилахвари. — Повтори.
Асланбек молчал.
— Я приказываю!
— Приказывай своим холуям, а я больше тебе не слуга!
— Да как ты смеешь! — Амилахвари, схватившись за саблю, шагнул к чернобородому.
— Остановись, князь, — предупредил Асланбек. — Я не пощажу тебя, как эти лесорубы.
— Проклятье! — Сабля звякнула эфесом, возвращаясь в ножны. — Коня! — требовательно, но уже тише приказал, поворачиваясь к другим слугам, бледный Амилахвари. Он стоял, опираясь обеими руками на саблю, не поднимая головы.
Слуга в лохматой, надвинутой на самые глаза папахе подвел своего коня.
— Что это?!
— Вашего коня нет.
— Как это не-е-ет? — осекся голос.
Амилахвари закрутил головой, высматривая Пестрака. Нет. Нигде нет. Только поджарые, в бедной сбруе кони слуг.
— Проклятье! — выдохнул он, вскидывая в седло непослушное тело.
Глава вторая
После злополучного визита князя Амилахвари в шалаше долго стояла гнетущая тишина. Лесорубы сидели на чурбаках, на полатях. О работе никто и не заикался. Усиленно дымили трубками, самокрутками.
Первым пришел в себя Нико:
— Что, кунаки, головы повесили? Князь, будь проклято его имя, привез нам угощенье, а мы куксимся, как девушки на выданье.
— И в самом деле, — поддержал Авто. — Пусть он нам расчета не привез, этот кабан, но хуын[5] грех не отведать.
— Вот сволочь! — процедил сквозь зубы Дианоз и плюнул в сторону дороги, по которой уехал их гость, принесший столько забот и тревожных дум — Такого парня сгубил!.. Какой из Васо абрек? Он же совсем домашний! Замерзнет где-нибудь…
— Э-э, кунаки, — сказал Нико. — Давайте пока не будем об этом. На голодный желудок всегда драться тянет. Давайте поглядим, чего нам привез этот скупец. Закусим хорошенько, а там обмозгуем все вместе, как нам быть дальше. Идет?
— Идет! Где бедняк не пропадал!
Гурьбой вывалились из шалаша.
— Значит, так, — прикидывал на пальцах Нико. — Пара мешков печеного хлеба, фасоль, бурдюк араки, мешок сыра… Видно, не собирался закрывать лесосеку Амилахвари — вон сколько провизии нам привез!
Чернобородый слуга князя хмуро кашлянул:
— Не вез он вам провизии.
— Как так? — повернулся к нему Нико.
— Все в селении Накити взято как подать. Остальной скот в имение погнали.
— Ладно, — сказал Нико. — Мы тоже люди и тоже есть должны. Но когда будем о будущем лесосеки думать, мы это учтем, так?
— Непременно, — зловеще уронил Дианоз. — Сжечь его лес — и все разговоры!
Нико не слышал этих слов, он уже деловито путал веревкой ноги привезенного барашка.
— Помоги мне, Авто.
— Грех не помочь в таком деле, — охотно откликнулся тот.
… Скоро посреди шатра пылал высокий огонь, и над ним кипел большой котел, в котором тяжело ворочались пахучие куски свеженины. Клочья пены падали в огонь, еще более разжигая мясным запахом наголодавшихся лесорубов.
Дианоз нацедил из бурдюка в кружки домашней водки.
Уселись вокруг котла в ожидании трапезы. Нико чуть притушил огонь и выхватил из котла кусок мяса, раз-другой дунул на него, чтобы не обжечься, и кинул в рот.
— В самый раз?
— В животе доварится!
Дианоз протянул широкий жестяной поднос, и Нико вывалил на него гору мяса.
— Ты чего сторонишься? — обернулся он к сидевшему у входа в шалаш Асланбеку. — Двигай ближе. Одну беду мыкаем. Двигайся! Налей ему, Авто.
— Садись ближе, брат, — приветливо сказал чернобородому и Дианоз. — Вижу, осетин ты?
— Какой я осетин? — вдруг с болью сказал Асланбек. — Тряпка я, а не осетин.
И подумал с горечью: «А ты, брат, еще хуже меня. Князь хлестал тебя плеткой, а ты, как женщина, вместо того чтобы плюнуть ему в лицо, голову руками прикрыл».
