Григорий Кроних - Приключения Неуловимых Мстителей
Громогласные похвалы атамана Лютый принял спокойно, чуть заметная ухмылка победителя кривила его губы. Бурнаш решил показать, кто тут главный, и потребовал организовать на деревенской площади митинг. Станичников собрали немного, митинг вышел жидким.
— Пан атаман! Защити! Коровка… коровка, — к автомобилю Бурнаша, с которого он выступал, подбежала немолодая крестьянка и упала на колени. Атаман, последнюю коровку угнали! И что я делать, горемычная, буду…
— А ты что думала?! Дурья твоя башка! — громким голосом, чтоб все слышали, перебил ее Бурнаш. — Задаром твоя свобода завоевывается?.. Рожала детей, — показал он на женщину, — мучилась, а теперь новый мир рожает! И хочет без мук? — атаман сошел с подножки автомобиля и сказал тоном ниже, как ровне. — А ты что, хочешь без мук, что ль?
— Так ведь детишки… Последняя коровка… последняя!
— Последняя, последняя, — передразнил атаман. — А знаешь ли ты, глупая женщина, что сегодня у тебя одну корову взяли, а завтра, завтра десять вернут! — Бурнаш говорит громко, снова обращаясь к публике. Правильную политику атамана нужно разъяснить всем. Не себе же в карман он эту скотину реквизирует.
— Как десять? — удивилась крестьянка.
— А вот так! Так!.. Чьи были коровы? Чьи?.. Помещичьи, кулацкие! А теперь твои будут! — Бурнаш ткнул пальцем в окружающих его станичников. Все! Быки! Коровы! Куры! Свиньи! Все будут твои.
— Верни мне мою кормилицу! — снова заголосила баба.
— Ну-у… — атаман развел руки в бессилии перед сложившейся ситуацией. — Потерпи, сестра! Воротим, все воротим! — не забывая о публике, Гнат сделал общий успокаивающий жест… — Свободная женщина! — Бурнаш подошел к крестьянке, все стоящей на коленях, обнял и поцеловал в лоб. Гражданка!
Удовлетворенный произведенным эффектом, атаман вернулся в автомобиль и нажал на клаксон. Возница взмахнул вожжами, и экипаж тронулся в путь. Им затемно нужно вернуться в Липатовскую. За машиной ехали знаменосец и небольшой отряд, чуть поодаль гарцевал Лютый. На собранных для митинга крестьян Сидор смотрел презрительно. Чего Бурнаш распинается перед ними? В руках атамана сила, власть, значит и врать про десять возвращенных коров не обязательно. Приказать что надо — все сделают! А гавкнет кто — к стенке.
* * *
— … Но бурнашей слишком много, к тому же скоро ночь! — сказал Валерка.
— Вот именно, — подтвердил оба факта Данька.
— Ты что-то придумал?
— Яшка, ты сможешь сделать аркан? — спросил командно.
— Конечно, я же цыган, — отозвался тот. — Чем мы, по-твоему, коней ловим?
— Вот и займись. А ты, Валерка, в станицу пойдешь. Кто у нас там на окраине живет?
— Тетка Дарья, — сказала Ксанка. — Можно я с Валеркой пойду?
— Не стоит, — отказал Даниил. — Спросишь у тетки Дарьи простыни, там, белые тряпки. Скажешь: завтра вернем.
Валерка кивнул, сунул за пояс револьвер и растворился в наступающей тьме. Яшка присел поближе к костру и начал распутывать веревку.
— А я? — спросила Ксанка.
— Отдыхай пока, еще дела будут.
6
Грабеж станицы остановили только сумерки. Пожарища угасли, бандиты устали. А собранную скотину еще предстояло доставить в Липатовскую, где находилось основное войско атамана Бурнаша. Лютый распорядился отправить стадо сразу, у него, дескать, нет лишних хлопцев, чтобы навоз возить да коров караулить. Вот и выпало Савелию ехать со скотиной — эскортом. Главным был поставлен его старший товарищ Пасюк. Установили они для обороны на телеге пулемет, постелили сена и тронулись в путь. Телега катилась впереди, а сзади стадо подгоняли двое конных казаков. Их кони самостоятельно держались дороги, а бурнаши, следуя привычке, дремали, покачиваясь в седлах.
Станицу путешественники покинули уже в темноте. Ночь казалась кромешной, луна то и дело скрывалась в тучах. Пыльная дорожная колея едва выделялась на более темном фоне придорожной травы. Телега, скрипя, катилась вперед, коровы изредка мычали, не понимая, куда их гонят в ночь. Савелий, честно говоря, тоже не понимал, почему нельзя было дождаться утра. Скотина — не красная кавалерия, никуда не ускачет. А ехать, между тем, приходится через кладбище.
Пасюк улегся поудобнее на сено и, как на грех, завел свои обычные байки.
— Жил-был в станице косой кузнец. Не раненый, а от рождения увечный. А кто косой, рыжий или сухорукий — обязательно ведьмак, и к бабке ходить не надо…
— А хороший нынче урожай будет, а, Пасюк? — самым непринужденным тоном спросил Савелий.
— И задумал тот косой кузнец жениться. Посватался к одной девке. Отец ее по имени Трофим сначала против был, а как услышал, что кузнец без приданого невесту возьмет да еще приплатит, — обрадовался и отдал дочь с дорогой душой. Стали молодые жить, да только каждый вечер из кузни звук идет, словно плачет кто. Трофим о том узнал и решил туда наведаться. Жалко ему, вишь, дочку стало.
— Дождей нынче мало было, должно все погорит, а, дядько?
— Как услыхал сам Трофим плач — весь холодный сделался.
Вернулся домой, лег на сундук с богатством и помирать стал. На другую ночь уж и не хотел, а ноги сами его к проклятой кузне пошли. Так и повелось с той поры: днем на сундуке, а ночью у кузни торчит. Многие Трофима там видали. А дочь его, жена кузнеца, с лица тоже спала и стала словно чахоточная. Один кузнец, как жеребец, — веселый да здоровый.
Тут Савелий только душераздирающе вздохнул.
— Умерли Трофим с дочерью в один день. А Косой опять жениться задумал, неймется ему. Свататься начал. Ему один казак отказал — тут же глаза лишился — ячменем глаз заплыл. Видят станичники, дело плохо: или без глазу останешься, иль без жизни. А у многих девки на выданье были. Собрались они, погутарили да подняли косого кузнеца на вилы. Долго кузнец не помирал, корчился, что гадюка, но все-таки издох…
— Не пужал бы ты меня, батя, — попросил напарник, — и без того по кладбищу едем.
— За разговором и дорога короче, — ухмыльнулся старший товарищ. Значит, одумались потом казачки, отслужили панихиду да тут его и схоронили подле жены, все, как положено по христианскому обряду. А наутро пришли, видят: могилка разрыта и гроб пустой. И с той поры кто не пройдет мимо этого проклятого кладбища — беда.
— Но люди-то ездят? — возразил Савелий.
— Так то днем. Другое дело.
— А как Петро ночью ездил?
— Ку-ку!
— Слыхал?
— Ку-ку!
— Слыхал?!
— Ага.
Жуткий скрип разнесся чуть не на все кладбище. Казаки оборотились на звук. На высоком могильном холме стоял гроб, крышка его со скрипом открылась, а внутри свеча горит!
