Зиновий Давыдов - Беруны.
Лицо Степана позеленело, глаза полезли у него на лоб, и белая пена стала выбиваться изо рта, как у жеребца, загнанного до смерти. Не перестававший до того плакать Ванюшка посмотрел на Степана испуганно и сразу же замолк.
VIII. ЧТО ПРОИЗОШЛО С ФЕДОРОМ ВЕРИГИНЫМ
ДЕВЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ ТОМУ НАЗАД
Федор больше не стал расспрашивать Степана. У Федора ломило ногу в колене, там, где сидела английская пуля. Пуля эта сидела у Федора в колене девятнадцать лет, с того дня, когда он на морском берегу на Коле караулил царского кита.
В том году ходил Федор в шнеке с тремя товарищами на кольский берег. Стояли мезенцы здесь особо, своим мезенским станом, ждали погоды, чтобы выйти в море, когда приехал какой-то из Колы и при нем два солдата. Надавал он промышленникам зуботычин и приказал лодей больше не строить, а строили бы вместо них по голландскому образцу галиоты[9], что есть царский приказ ссылать на каторгу промышленников, которые впредь будут строить лодьи. Потом развернул бумагу и два раза прочитал её громко. И каждый раз спрашивал, всё ли понятно. Промышленники, побросав шапчонки на землю, кричали, что всё понятно.
На бумаге была большая печать черного сургуча, и была подписана бумага царской рукой: Петр. Это был указ из Петербурга Кольскому коменданту:
«По получении сего прикажи промышленникам смотреть, когда кита на берег выкинет; тогда б они бережно обрали сало себе, а усы и кости не тронули и оставили так, как оные были. И о том бы объявили тебе. И как объявят, тогда приставь к тем костям караул и к нам о том немедленно пиши. И тогда пришлем к вам такого человека, который может те кости порядочно разобрать по номерам. И тогда отправь те кости и усы до Нюхчи с нарочным офицером».
Приезжий спрятал бумагу в рукав и строго посмотрел на промышленников. Потом сел с солдатами в лодку и был таков. А на другой день верстах в пятнадцати от становища заметили мезенцы выброшенного на берег дохлого кита.
Промышленники распотрошили кита, как писано было в указе, и послали работника в Колу уведомить начальство. А пока что, наделив Федора на три дня харчами и старым шведским ружьишком, положили ему караулить царские остатки. Промышленники ушли в становище, а Федор долго глядел им вслед с морского берега, густо усеянного мелкими камнями.
Вода прибывала и убывала, по небу ползло солнце, припекая в полдень, и от развороченной туши шел тяжелый дух. Федор шатался по берегу и, выискав камушек покруглее, закидывал его далёко в море. Камушек прыгал по воде – раз, другой, третий, и круги, один больше другого, широко расходились по всей губовине[10]. На берегу в иных местах попадался ярник – мелкий кустарничек, стлавшийся по земле низко, и Федор, наломав сучков посуше, разводил костер. Так промаялся он на пустом берегу среди дыма и вони двое суток. А на третьи у небосклона справа показался корабль.
Судно шло на запад, но забирало к берегу всё ближе, и по всей оснастке было видно, что это чужестранное судно; поморы не промышляют и не купечествуют на таких фрегатах[11]. Федор забеспокоился, как бы чего не вышло, потому что много тогда таких вот коршунов разбойничало в русских водах. Случалось, что и промышленное отнимали вместе со снастью и людей разгоняли с промысла, стреляя по ним из моржовок – тяжелых широкоствольных ружей для охоты на моржей и тюленей. Промышленники одно время для защиты от неприятеля даже батарейку завели с пятью пушками в Шапкином заливе – последнем нашем становище на Коле.
Когда судно приблизилось к месту, где дымил разложенный Федором костер, с борта – видно было – спустили шлюпку, и гребцы сразу же налегли к берегу. А здесь, у воды, бегал ошалелый Федор, размахивал ржавым своим ружьишком и кричал незваным гостям «по-немецки»:
– Пошел прочь!.. Я стреляй!..
В Архангельске, в немецком гостином дворе, слышал Федор, как объясняются с нашими промышленниками немецкие купцы, и потому, чтобы его вернее поняли, кричал матросам с иностранного фрегата на таком вот «немецком» наречье:
– Я позваль сольдат!.. Я сейчас стреляй!..
Тогда из шлюпки поднялся один и вытащил из-за пояса пистолет. Он выстрелил в Федора и сел на место. А Федору обожгло правую ногу, пребольно ударив в колено.
Федор бросился бежать, но не сделал и двадцати шагов. Он упал на камни и с удивлением глядел, как кровь заливает ему босую ногу.
Матросы вышли на берег и принялись топориками вырубать китовый ус из туши. А двое подошли к Федору, и один из них, с длинным пистолетом за поясом, ткнул Федора сапогом в живот. Потом они взяли его за руки и потащили к воде. Федору ободрало спину, расцарапало ноги, а с того места, где он упал, и назад до самой воды протянулся кровавый след – красная полоса от разбитого Федорова колена, которое горело и будто распадалось на кусочки от вкручиваемого в него всё глубже бурава. Матросы бросили Федора в шлюпку и стали грузить её китовым усом.
На другой день приехал из Колы воинский караул, как полагается по уставу, нашел на берегу развороченную кучу вонявшей китовины, обломки китовых костей да потухший костер. А Федора Веригина и след простыл.
Натерпелись тогда промышленники горя: наехало из Колы начальство, пошли розыски да сыски, и всё под страхом разорения и смерти. А через три месяца, когда пришла пора возвращаться с промысла к Мезени, сложились промышленники по грошу и заказали попу по Федоре панихиду.
Но Федор не сгинул. Отпетый, он через двенадцать лет воскрес из мертвых и снова объявился на Мезени. Осенью, когда стали реки, он по тракту добрался ночью до Окладниковой слободки и постучался в калитку у своего расползшегося вконец домишки. Лаяла собака, а Федор дожидался и думал, что к забору непременно надо будет этой же осенью поставить подпорки.
– Кого бог несет? – спросил женский голос, и калитка заскрипела на ржавых петлях.
– Марья, ты? – молвил чуть слышно Федор.
И в ответ ему раздался страшный крик, баба шарахнулась от него прочь и, упав посредине двора, кричала и билась, как в падучей. Собака, задыхаясь, рвалась на цепи, и из дому двором бежал к воротам мужик, второй Марьин муж.
Федор, узнав, что замужем Марья и что Алёнка, которую он носил по горнице на руках, умерла от гнилой горячки запрошлой зимой, не вошел в избу. Он постучался напротив у брата. Здесь он коротко рассказал, что на Коле двенадцать лет тому назад на него напали англичане и увезли его с собой. Потом его пересадили на другой корабль и повезли в тридевятое царство, где сдали в королевскую военную службу. Федор побывал за это время во многих странах, видел и арапов и людей, с кожей, красной, как медный котел. Но о том, как он выбрался из своей горькой неволи, сказал мельком и как-то смутно и больше уж никогда к этому не возвращался.
