Джон Бакен - Запретный лес
Он поднял глаза и поглядел вдаль, на высокогорье, окружившее долину, подобно огромному амфитеатру. Поначалу взгляд его казался отрешенным, но он вспомнил дни детства и начал перечислять про себя названия вершин. Вон лысая верхушка Лэммерло, вон Зеленая Груда, за ними длинная гряда Хёрстейнских утесов, в детстве так манивших неизведанными тайнами. Холмы прорезало изумрудного цвета ущелье, по которому из далеких истоков нес свои воды Аллер, а за ним виднелись более темные скалы и вереск Рудской долины. Он сумел разглядеть там луга, где некогда так любил резвиться. Раньше он смотрел на все другими глазами, ведь ребенок живет в увеличенном воображением мире и видит огромное в малом. Поразительно: до этого он не понимал, насколько обширны местные леса. Он вспомнил, как ездил в Рудфут сквозь чащу, вспомнил бесконечные заросли кустарника вдоль речки Руд. Но тогда его владениями были луга и открытые пространства, и в памяти остались лишь залитые солнечным светом пустоши, где кричали кроншнепы и чибисы, а из продуваемых ветрами верещатников били источники. Но сейчас он ощутил, что хозяин этой местности — лес.
Лес был везде, он душил низину Вудили и Аллерскую долину и до самых вершин окутывал холмы мраком. Особенно дремучим он казался у подножия Рудских склонов, а выше редел, превращаясь в дубравы и орешники, между которыми виднелись чисти. Пейзаж пробудил фантазию. Вудили всего только прогалина в чаще. А вокруг Silva Саledonis, Каледонский лес: о нем писали в старинных книгах, он когда-то покрывал все вокруг, в нем простирались владения короля Артура. Ему пришла на ум скверная латынь барда Мерлина и странные вирши Честного Томаса[23] — бабушкины сказки об этом священном крае. Он вырос на них, но не придавал им значения, и теперь это пришло как откровение. Silva Caledonis! Где-то там наверху, у вод Руда, стоял Калидонский замок. Неужели даже название не поменялось?
Воображение молодого человека не знало удержу, и он уже другими глазами смотрел на зеленое море, сияющее бликами там, где протекал Аллер. Сперва, в мягком вечернем свете, округа выглядела мирной и уютной, даже темные сосны будто светились изнутри, а колышущиеся верхушки березовой рощи походили на дым родного очага… Но стоило солнцу упасть за холмы, картина резко преобразилась. Тень превратилась в мрак, во враждебную, непроницаемую черноту. Березы все еще колыхались подобно дыму, но сейчас это был густой дым языческого алтаря. Умирающее солнце окрасило далекие отмели Аллера, и они заструились кровью… Священник задрожал, но тут же посмеялся над своей глупостью.
В лощинах легла тьма, но на верхушках холмов пока было светло. Огромный лес, казалось, двигался, уподобившись всплескам прилива, вздымающегося и грозящего поглотить песчаную отмель — Вудили. Священник вновь посмеялся над собой, но теперь не столь уверенно. В тенях древней чащи ему мерещилась таинственная жизнь. Вудили никогда не станет похожим на остальные приходы, как и его паства всегда будет отличаться от людей из других мест. Лес, многовековой Каледонский лес, давно завладел их душами и определил их нрав… Дэвид вспомнил, что кто-то назвал его Черным лесом… Точно, они говорили об этом днем. Мистер Мёрхед намекнул, что худо жить в такой близи от него, и мистер Фордайс мрачно покачал головой, сказав, что если бы деревья умели говорить, они бы открыли много страшного… Неужели здесь оплот Дьявола, заманивающего глупцов во тьму? Не о заблудшей ли душе говорится Itur in antiquam silvam[24]?
По натуре Дэвид не был суеверным человеком, но обладал избыточно живым воображением и умом, отточенным занятиями, а потому быстрым. Он успел почувствовать, что нашел себе противника. Не станет ли Вудили для слуги Божьего пограничной заставой против ужасных тайн язычества?.. Вдруг за спиной Дэвида раздался голос, и по телу пробежала дрожь.
Кто-то напевал слова заговора против боглов[25], знакомые пастору с детства:
Прочь отсюда уходи,
Поспешай, других не жди.
Вдоль речушки в злые топи
Пошустрей отсюда топай.
Из сумерек выступила причудливая фигура. Это был высокий парень, которого будто переломили посередине, потому как передвигался он согнувшись почти вдвое. В меркнущем свете Дэвид увидел, что пришедшему лет тридцать, борода у него черная и густая, губы выпуклые и красные.
Одежда его давно превратилась в лохмотья, швы старого кожаного колета зияли дырами, короткие шерстяные штаны обтрепались, ноги он обмотал грязными тряпками. Башмаков не было, неумытое лицо цветом напоминало бузину. Он опирался на длинный ясеневый посох; синяя шапочка, как ермолка, плотно обтягивала голову.
Дэвид узнал в парне Тронутого Гибби, деревенского дурачка, приветствовавшего его на ординации мычанием и воплями. При встрече на улице Гибби показался ему обычным полоумным калекой, каких селяне и за людей не считают, но в сумрачном свете на холме он представлялся ожившим мертвецом, странным выходцем из старого мира. Священник непроизвольно сжал свой посох покрепче, но намерения Гибби были самыми дружескими:
— Добрейшего вам вечера, мистер Семпилл, сэр. Увидал, как вы лезете на холм, и порешил пойти следом, вот как хотелося поздоровкаться и побаять с вами. Но припустили вы, что тот косой. Быстроног-то как, молвил я себе, для Божьего служителя вельми быстроног, хучь и негоже пасторам этак бегать.
Существо говорило таким красивым и нежным голосом, что казалось, он принадлежит женщине, а не мужчине. Произнося это, Гибби беспрестанно кланялся, гладил руку Дэвида и заглядывал ему в лицо яркими, сумасшедшими глазами. Затем он вцепился в рукав пастора и силком заставил повернуться и осмотреться.
— С Оленьего холма, сэр, много чего увидать можно, не то что с Фасги[26] с одним токмо видом на Землю обетованную. Гляньте на нагорье, тама вам и пригожая пойма Адлера, и славная деревенька Вудили, в коей домишки так и льнут к кирке, ровно котятки к мамке.
— Я смотрел на Лес, — сказал Дэвид.
Гибби разразился громким хохотом:
— Во мгле вечерней вид с Оленьего холма вельми причудлив. Токмо отсель дано узреть немалое паучиное тенёто, ведь понизу в долине сокрыто оно от взора купами дерев так, что башка кружится и как под чарами ходишь. Ох и диковинный у нас Лес, мистер Семпилл, сэр!
— А ты его хорошо знаешь, Гибби?
— Я-то?! Я туды не ходок. Держуся проторенных троп, зане страшуся его темных глубин. — Он вновь засмеялся и шепнул прямо на ухо: — Но в иной час и я иду в Лес. Иду, мистер Семпилл, как кое-кто в Вудили.
