Александр Лукин - "Тихая" Одесса
— Ну вот видите! А со мной…
— Кончай! — еще строже сказал Иннокентьев. — Ишь ведь игрушку нашел! Родня он тебе, что ли?
— Так ведь и вам…
— Дурной ты! — глухо проговорил Инокентьев. — Моего Витьку убили в двадцатом году. У меня в сердце пусто. Не понять тебе этого: молод еще.
Укрывшись за камнем, он в несколько сильных затяжек докурил папиросу. Оранжевые вопышки освещали его крупный нос и белые брови.
— И чтоб при Пашке никаких таких речей не вести! Не мути парня. Конечно, он бы тебя выбрал: ему с тобой вольница! И все! Не люблю глупых разговоров! — Он сунул окурок под камень и отвернулся.
Некоторое время они лежали молча. Потом Иннокентьев сказал:
— Погода мне не нравится. Полный штиль да луна. Могут не прийти. — Он встал. — Посмотрю, как ребята…
Положив голову на камень, Алексей думал о том, какой хороший человек Инокентьев и что зря он его «заводил» разговорами о Пашке. Мальчонку ему действительно некуда девать. Живет бобылем. Не таскать же с собой по заданиям! А на спокойную жизнь, по крайней мере в ближайшие несколько лет, Алексей не рассчитывал. Вот если бы…
Тут его мысли неожиданно перекинулись на Галину. Девушка встала у него перед глазами такой, какой он увидал ее в первый раз: бледная, стройненькая, в матерчатых «стуколках» и марлевой блузке, туго обтягивавшей грудь… Вообще в последнее время он заметил, что ему ничего не стоит вызвать ее в памяти. Даже глаз не нужно закрывать: только подумаешь — и вот она, тут. Смотрит карими требовательными глазами… Иногда — и даже чаще — это происходило помимо его желания. Он теперь каждый свой поступок расценивал по тому, как отнеслась бы к нему Галина. И случалось, ловил себя на недобросовестности. О пожаре на элеваторе, о стычке с Микошей, о разоблачении Лежина — об этом он мог бы рассказать девушке, а вот о том, как перетрусил в Нерубайских катакомбах, — пожалуй, нет. Не поймет. Ей, наверно, и вовсе неведомо, что такое страх. С такой всегда будет беспокойно, за каждым своим шагом придется следить. А лучшей не надо. Не бывает. Вот если бы…
Захрустела галька. Подошел Инокентьев.
— Послушай-ка! — сказал он.
Алексей встал, прислушался. С моря доносились глухие, едва слышные, тыркающие звуки. Работал мотор.
— Вроде идут!..
Прошла минута, другая, черный, непроницаемый бархат морской дали три раза прокололи слабые короткие вопышик сигнального огонька.
— Они! — сказал Алексей. — Хлопцы, внимание! — Он уже всех чекистов знал поименно. — Гурченко, иди к кострам. Керосин налей, когда они будут ближе, чтобы не выдохся. Не зажигай до поры… Эй, — крикнул он сигнальщикам, — начинайте! Остальные — сюда! — Подойдя к скале, на которой устроился пулеметчик, он напомнил: — Петров, стрелять не спеши, попробуем взять без шума. Если оторвутся от берега, тогда бей.
— Понятно, — отозвался сверху голос того самого парня, который навел когда-то порядок в Оперном театре.
Трое чекистов подошли к Алексею.
С обеих сторон отмели попеременно замигали фонари.
Пофыркивание мотора участилось. Судно быстро шло к берегу. Потом чекисты услышали, как мотор перевели на холостые обороты, а спустя еще несколько минут лунную дорожку пересекла тень самого судна.
Это была не фелюга, как предполагалось, а большой морской дубок с длинной косой реей на мачте. Тихонько урча, он приблизился к отмели.
Последовал уже известный диалог:
— Чего мигаете?
— Фонарь испортился. А вам чего надо?
— Скумбрию купим.
— Скумбрии нет, есть камбала,
С дубка спросили:
— Седой здесь?
— Здесь.
— Пускай подойдет. Остальным стоять дальше. — И негромко предупредили: — У нас пулемет…
Алексей сделал чекистам знак отойти.
Его осветили фонарем. Какой-то человек всмотрелся в него и сказал:
— Он! Привет, Седой, не узнаешь?
Это был… Рахуба.
— Григорий Павлович? — стараясь не выдать охватившего его волнения, спросил Алексей — Я самый! Как там у вас?
— Нормально!
Повернув голову, Рахуба сказал кому-то:
— Причаливайте!
Мотор несколько раз фыркнул посильнее, и тяжело нагруженный дубок, немного не дотянув до берега, уперся днищем в гальку. С него спрыгнул полуголый матрос с канатом.
— Люди с тобой надежные? — спросил Рахуба.
— Полностью! — заверил его Алексей.
— Шаворский, конечно, не пошел?
— Нет. Здесь… Иванов, помощник его.
— Не знаю такого…
— Он в Нерубайских катакомбах жил, — с ходу выдумал Алексей, — офицер.
— Ага, зови! Стой, помоги-ка сойти. Алексей почти перенес Рахубу на сушу. Он даже не показался ему тяжелым. Случись в том необходимость, он мог бы, пожалуй, на себе волочить его всю дорогу до Маразлиевской — в губчека!
Оставив Рахубу возле суденышка, он подошел к Иннокентьеву. Едва шевеля губами, прошептал:
— Сам Рахуба!
— Понял…
— Я сказал, что вы…
Инокентьев не дал ему закончить:
— Слышал, идем…
— Ротмистр Иванов, — представился он Рахубе. — С благополучным прибытием! Вот уж не ждали вас! Они пожали друг другу руки. Свесившись с борта, человек в рыбачьей зюйд-вестке что-то гортанно и недовольно сказал по-румынски.
— Начинайте разгружать, — распорядился Рахуба, — капитан торопится. — Понизив голос, он тихо сказал Инокентьеву: — Мы едва уговорили его ехать, не любит, собака, тихую погоду.
Алексей подозвал своих:
— Принимайте товар по-быстрому!
Рахуба, все еще заметно хромая, отошел в сторону. Чекисты принялись за разгрузку.
Первым делом контрабандисты осторожно спустили на берег четыре густо смазанных маслом станковых пулемета. Затем начали сгружать длинные ящики с винтовками. Все было упаковано на совесть, и лишь гранаты-«лимонки» были уложены а круглые плетеные корзины для перевозки фруктов.
Выяснилось, что команда дубка состоит из четырех человек: двух матросов, моториста и капитана. Чекистов они на борт не пустили. По-видимому, собирались отвалить сразу, как только освободятся от своего опасного груза. Мотор не глушили, якорь не сбросили. На берегу росла груда ящиков и корзин. Дубок все выше подымался из воды. Босой полуголый матрос удерживал его за канат у берега.
— Схожу помогу им, — сказал Инокентьев Рахубе.
— Не надо, сами управятся.
— Ничего, быстрее будет.
Алексей и приземистый большеголовый уполномоченный Царев принимали с дубка очередной ящик с винтовками. Инокентьев отстранил Царева и сам взялся за край ящика. Пока несли его, он успел шепнуть Алексею:
— Будем брать! Скажи ребятам, пускай начинают, как условились. Я Рахубой займусь.
