Александр Лукин - "Тихая" Одесса
Обзор книги Александр Лукин - "Тихая" Одесса
Суровую школу революционной борьбы пришлось пройти Михалеву, прежде чем он стал настоящим большевиком и опытным чекистом, умеющим выследить врага, проникнуть в контрреволюционное подполье, сорвать вражеские замыслы…
В этой книге рассказывается о чекистах, об их нелегких судьбах и героической работе.
В основу повести положены действительные исторические события и эпизоды борьбы с подпольными силами контрреволюции в первые годы Советской власти. Под вымышленными именами в повестях выведены конкретные люди — некоторые из них были живы на момент выхода книги.
Однако книга не претендует на документальность: подлинные факты переплетаются в ней с художественным вымыслом, а образ центрального героя — Алексея Михалева — является собирательным образом молодого чекиста-дзержинца, одного из той славной когорты людей, которых называли "рыцарями революции".
А. Лукин, Д. Поляновский
“ТИХАЯ” ОДЕССА
Плотный, ниже среднего роста, с круглым и мягким лицом — таков был начальник разведотдела Одесской губчека Геннадий Михайлович Оловянников. Глубокие залысины прорезали его негустую шевелюрку, грозя в недалеком будущем сомкнуться на темени. Сквозь очки со стеклами для дальнозорких внимательно и, в общем, добродушно смотрели сильно увеличенные голубые глаза. Квадратные усики над губой он то и дело трогал пальцем, будто проверяя, на месте ли они. Подобная внешность, казалось бы, вполне подошла врачу или, скажем, учителю, но вовсе не соответствовала боевой репутации Оловянникова.
А репутация была громкая, известная далеко за пределами Одессы. Фамилия начальника разведотдела стала даже нарицательной. В особо трудных случаях, например, оправдывались тем, что, мол, «тут и Оловянников ногу сломит». И похвалой считалось, если говорили: «Вот это по-оловянниковски».
И вот неожиданно Оловянников приехал в Херсон.
Сразу же по приезде он имел длительную беседу с председателем Херсонской уездной ЧК, после чего у председателя заметно испортилось настроение. Содержание беседы осталось тайной, зато настроение начальства скоро почувствовал на себе уполномоченный по кадрам Завадько, которому было приказано доставить в кабинет председателя все личные дела чекистов. Завадько вышел из кабинета взмокший, сказал, отдуваясь: «Гроза!..» — но от дальнейших объяснений отказался наотрез.
В последующие дни поведение Оловянникова породило множество разнотолков. Он заходил то к одному, то к другому уполномоченному, интересовался следственными делами, иногда присутствовал на допросах, но ни во что не вмешивался, только сидел и углу и молча поблескивал оттуда стеклами очков. В свободное время он беседовал с сотрудниками о том о сем, исподволь выспрашивал о работе, о семейном положении и даже о состоянии здоровья.
Некоторые решили: ищет кого-то. Другие сходились на мнении, что Оловянникову поручена негласная проверка кадров. А кое-кто считал, что он подбирает людей для Одесской губчека. Последняя версия особенно заинтересовала: Одесса не Херсон, есть где развернуться!
Разговоры, впрочем, скоро угасли. Чего, в конце концов, гадать? Понадобится — скажут. Тут и своих забот по горло!..
И когда через десять дней Оловянников уехал, его отъезд прошел почти незамеченным.
Правда, в течение этих десяти дней отбыл в командировку один из сотрудников. Уехал он неожиданно, ни с кем не успев попрощаться, но командировки были в порядке вещей, и никто не связывал отъезд товарища с пребыванием Оловянникова в Херсоне.
А связь между тем существовала.
Правы были те, кто думал, что Оловянникой подбирает людей для Одессы. Именно это и испортило настроение председателя уездной ЧК. Людей у него не хватало. Каждый сотрудник был на счету. А Оловянников положил на председательский стол категорическое предписание свыше: «Совершенно секретно выделить в распоряжение начальника разведотдела ОГЧК одного сотрудника по его усмотрению. Не чинить никаких препятствий…» и так далее.
После долгих препирательств председатель сказал:
— Сам выбирай, я тебе не помощник!
— Выберу! — заверил его Оловянникой. — Можешь быть спокоен!
Но как раз потому, что председатель в этом не сомневался, он спокоен и не был.
И Оловянникой действительно выбрал именно того человека, потеря которого была для председателя весьма ощутима.
ДОМ НА МОЛДАВАНКЕ
Рыбаки из Николаева высадили в Одесском порту долговязого парня с худым лицом, опаленным за дорогу морским солнцем. По виду он одинаково походил и на крестьянина, и на мастерового, приехавшего в Одессу на заработки. Старый, видавший виды пиджак сидел на нем мешковато. На голове топорщился мятый картуз. В руке — скромный дорожный узелок.
Простившись с рыбаками, парень широко зашагал через портовый двор, с явным удовольствием ощущая твердую землю под ногами, обутыми в тяжелые яловые сапоги. Такие сапоги считались по тем временам большой роскошью.
Одесский порт лежал в развалинах. Ветер сдувал желтую пыль с разбитых пакгаузов. В обломках возились крысы.
Возле разрушенных эстакад покинуто чернели мертвые пароходы. Единственное живое судно в порту — низкий буксирный катер огибал маяк, возвышавшийся на стрелке полукруглого мола. Вода закипала у его шершавых бортов, покрытых чешуею заплат, из трубы валил густой, дегтярно-жирный дым.
Сваи сожженных причалов, облизанные сначала огнем, потом волнами, блестели, как лакированные. На них пристроилось несколько рыбаков-одиночек. Из прозрачной, отстоявшейся в гавани воды они выуживали головастых бычков.
Минуя ряды пустых лабазов, приезжий выбрался из порта. У выхода, поперек железнодорожных путей, лежал на боку маневровый паровоз с зияющим прокопченным котлом. Рядом стоял ржавый каркас грузового вагона. Все деревянное было ободрано с него, должно быть, на дрова.
Широкая, белая, суживающаяся кверху Потемкинская лестница вывела приезжего на Николаевский бульвар. Здесь начиналась другая Одесса — красивый, солнечный город. На фасадах его домов красовались лепные фигуры кариатид и атлантов, подпиравших высокие балконы с витыми решетками. За бульваром жарко сияло море. Белым и розовым цветом распускались акации, отбрасывая на землю тонкую сетчатую тень.
Но какой лишней, безрадостной была вся эта красота!
Шагая по гулким плиточным тротуарам, приезжий видел мутные потоки нечистот, вытекавшие из подворотен, гниющие остатки прошлогоднего листопада на мостовой, заколоченные витрины магазинов Он искоса всматривался в лица прохожих и, хмуря прямые короткие брови, отворачивался, встречаясь взглядом с их угрюмыми голодными глазами Часто попадались скорбные фигуры крестьян, сидевших где-нибудь на солнечном припеке. То были беженцы из пораженных засухой районов.
Была когда-то Одесса богатым городом. Но богатство давал ей порт, а не земля, окружавшая ее, — сухая, безводная степь. Интервенты сожгли порт и увели все мало-мальски пригодные суда, и голод полноправно воцарился в городе.
Приезжий ни у кого не спрашивал дороги. На перекрестках он читал названия улиц, уверенно сворачивал и шел все дальше и дальше, пока не оказался в пустынных кварталах городской окраины.
Двухэтажный приземистый дом стоял в тихом немощеном тупике. Его нижние окна были вровень с землей. На стенах сквозь отставшую штукатурку просвечивал ракушечник — «одесский» камень, из которого строились все дома в городе, и самые богатые, и самые бедные.
