Майкл Айснер - Крестоносец
Наконец он подъехал к мечети, разгоняя неверных, искавших укрытия в этом святилище. Один из сарацин спрыгнул со второго этажа на лошадь дона; я увидел мусульманина и крикнул, чтобы предупредить дона Фернандо, но мои слова потонули в грохоте сражения.
То был смелый и ловкий маневр: сарацин оказался за спиной дона Фернандо и приставил кинжал к его горлу.
Скорее всего, дон Фернандо увидел нападавшего еще тогда, когда тот был в воздухе. Держа меч в правой руке, дон выставил его перед собой, чтобы блокировать удар мусульманина. Другой рукой он вытащил из ножен свой кинжал и ударил им прямо под ребра противника. Сарацин проехал еще несколько шагов, а потом упал с лошади и остался лежать в пыли, словно сброшенный с корабля ненужный груз.
Дон Фернандо выглядел истинным королем — лихой, непобедимый, словно Карл Великий, или Ричард Львиное Сердце, или король Луи Французский.
Для Андре и меня битва уже закончилась. Мы стояли на балконе, наблюдая за разгромом врага, не в силах оторвать взгляд от ужасных сцен и в то же время испытывая невероятное удовлетворение при виде истребления наших противников — убийц наших товарищей, тех, кто превратил Алехандро в живой пылающий факел, а меня — в палача. До начала осады неверным было предложено отступить, если они сдадут замок. Их предводители отклонили наше предложение, и теперь мусульманским воинам предстояло на своей шкуре ощутить последствия этого отказа.
Не знаю, в какой именно момент разгром врага приобрел иной характер — случилось ли это из-за какого-то события, или из-за отданного приказа, или из-за сигнала, или просто по молчаливому соглашению победителей. Однако вскоре победоносное завоевание превратилось в настоящую бойню, замок захлестнули крики отчаяния и невыразимого страдания. Я знаю, как это было, брат Лукас, потому что видел все сам.
Вслед за кавалерией на пыльный внутренний двор ворвалась разъяренная пехота. Мусульмане, пытавшиеся оказать сопротивление, были тут же зарублены мечами. Некоторые из тех, кто не сопротивлялся, все равно были убиты, но большинство было взято в плен. Им связали руки кожаной веревкой, а оружие, доспехи и медальоны отобрали, сорвали, украли. Все это стало добычей жадной толпы.
Наши воины выстроились в две шеренги в нескольких футах друг от друга — две колонны христиан. Они согнали в кучу своих мусульманских противников и прогнали их сквозь строй к западному крылу замка, как раз под нашим балконом. То и дело из толпы выбирали жертву, выдергивали из страшного шествия и разрывали в клочья, словно кролика, попавшего в волчью стаю.
В конце концов, оставшиеся в живых пленные — около шестидесяти человек — сбились в кучу в одном из углов замка. Они уже не были похожи на воинов, скорее на истерзанную кучку отчаявшихся людей. Остальные, убитые или раненые, лежали вперемешку с телами рыцарей-госпитальеров и с трупами рыцарских лошадей, погибшими в первую, неудачную атаку. Двор был усеян грудами мертвой плоти.
Полуденное солнце заливало неверным светом пленных мусульман.
Мы с Андре стояли на узком балкончике, будто завороженные часовые. Я чувствовал себя так, словно мы забрели на скамьи древнего Колизея и получили отличный вид на мрачное зрелище.
Подкрепившись вместе со своими приближенными в крошечной рощице фиговых деревьев в дальнем углу замка и слегка отдохнув, дон Фернандо направился к пленным. Пленники и их охрана повернулись к королевской свите, и над замком повисла ужасающая тишина, так что неторопливые шаги дона были слышны даже на нашем балконе. Казалось, каждый его шаг подтверждает страшный приговор.
Лейтенанты построили пленных в шеренги, а дон стоял неподалеку, разговаривая со своим окружением. Они пожимали друг другу руки, обнимались, поздравляли друг друга, повторяя: «Слава Господу».
И вот шесть рядов оборванных язычников выстроились на дворе замка. Дон Фернандо лениво прохаживался между ними, изучая каждого, то и дело задавая вопросы через переводчика, арабского христианина из Акры. Мы не слышали разговора, но, судя по дружелюбной манере дона, он, видимо, спрашивал, откуда сарацины родом и как зовут их родителей. Дон отобрал пятерых мусульман, седовласых, с более высоким званием, чем у остальных. Их вывели из замка. Они стали заложниками, за которых потребуют выкуп или убьют, если окажется, что их стоимость переоценили. Остальные пленные остались стоять, пока люди дона расставляли стулья перед их рядами. Дон сел в середине, в окружении своих офицеров. Я решил, что, возможно, мы снова станем свидетелями аукциона рабов. А может, падре Альбар, личный духовник дона Фернандо, сидевший справа от него, прочтет суровую лекцию неверным о муках вечного проклятия, ожидающих тех, кто отвергает Спасителя. Мы ждали, и пленные ждали тоже.
Прозвучали какие-то приказы, но оттуда, где мы стояли, не было слышно слов. Одного из мусульман подвели прямо к дону, как будто хотели, чтобы он засвидетельствовал свое почтение, и силком поставили на колени. Его губы двигались очень быстро: может, он молил о пощаде, а может, взывал к какому-нибудь языческому божеству. Один из рыцарей дона, вытащив из ножен сверкающий меч, медленно подошел сзади к коленопреклоненному. Воздух стал влажным и тяжелым, я вдыхал его мелкими, осторожными глотками.
В замке стояла абсолютная тишина, когда дон поднял руку и быстрым, стремительным рывком опустил ее вниз. Меч в точности повторил дугообразное движение. Чистый удар — и голова отделилась от тела, хлынула кровь, забила струей, зафонтанировала, словно горный ручей, вдруг изменивший направление. Один из оруженосцев с насмешливой ухмылкой поднял отрубленную голову с черными навыкате глазами, в которых застыло изумление. Оруженосец триумфально поднял руку, словно демонстрируя трофей толпе рыцарей и простых воинов, разразившихся неистовыми возгласами одобрения.
И вот вывели еще двух мусульман. Их выводили парами. Еще двух, и еще. Обезглавленные тела оттаскивали в сторону и громоздили друг на друга. Они переплетались между собой в нелепых объятиях.
Один из самых юных пленников, безусый юнец в разорванной одежде, когда его вели к месту казни, с горестным выражением лица поднял глаза к нашему балкону. Смотрел ли он на меня? Я не был в этом уверен. Я считал себя невидимым, но его немигающий взгляд словно проникал сквозь закрывавшую меня призрачную завесу. В его глазах читалось обвинение, будто я был ответственен за происходящее, из соглядатая превратившись в палача. Перед лицом этого ложного обвинения я попытался заявить о своей невиновности: «Я — слуга Божий, воин Христа. Я сражаюсь за своего брата, ради его спасения. Перед тобой — христианское войско, на которое возложена священная миссия — изгнать неверных из Святой земли, окропленной Его кровью».
