Александр Дюма - Изабелла Баварская
Де Бурдону понадобилось всего несколько минут, чтоб подготовиться к бою; впрочем, приготовления были незатейливы: развевавшийся шарф был намотан на левую руку и служил защитой от ударов, в правой руке он держал короткий меч с позолоченными бороздками для стекания крови. Поводья он натянул и привязал к луке седла, так что руки оставались свободными — обстоятельство, которым он собирался сейчас воспользоваться; лошадь послушно повиновалась всаднику, отзываясь на каждое движение шпор, впившихся ей в бока.
Мгновение стражники колебались, стоит ли затевать бой, — ведь им было приказано арестовать де Бурдона, а не убивать его, однако меры защиты, принятые последним, ясно указывали на то, что он не намерен предаться им в руки живым.
Всадник же, увидев, что они колеблются, напустил на себя еще более решительный вид.
— А ну, голубчики, смелее, смелее! — крикнул он. — Сейчас мы увидим, да помогут нам в этом Бог и Михаил Архангел, как прольется кровь!
Стражники выхватили из ножен шпаги и бросились на противника, соблюдая некоторую дистанцию между собой, дабы каждому атаковать его со своей стороны. Де Бурдон, бросив, на них стремительный взгляд и поняв, что легко проскочит между своими врагами, вонзил шпоры в бока лошади, и она понеслась с быстротой ветра. В нескольких шагах от себя он увидел острие мечей, быстро пригнулся к шее лошади, приняв почти горизонтальное положение, словно хотел подобрать что-то, и, вцепившись правой рукой в лошадиную гриву, левой ухватился за ногу одного из своих противников, приподнял его и перебросил через круп лошади, так что мечи врагов проткнули лишь воздух.
Обернувшись, тот, кто проявил такие чудеса ловкости, увидел, что повергнутого им стражника, не сумевшего высвободить ногу из стремени, волочит за собой его лошадь; испуганная бряцанием оружия, подскакивающего на камнях, она пустилась вскачь; крики несчастного напугали ее еще больше. Все наблюдавшие за схваткой затаили дыхание и не спускали глаз с всадника, волочившегося по земле. Они вздрагивали всякий раз, как железо со звоном ударялось о камни, и простирали вперед руки, словно могли остановить бег лошади. А она, вздымая пыль, набирала скорость, и каждый раз удар железа о булыжник высекал огонь. Отрезок пути, который она пробежала, был усеян обломками доспехов, сверкавших на солнце. Вскоре ужасающее лязганье стало менее слышным — то ли потому, что отдалилось, то ли потому, что все доспехи были содраны, осталась одна живая плоть — и вот всадник и лошадь, словно видение, исчезли за поворотом дороги, о котором уже шла речь. Все разом вздохнули, и тут во второй раз Бернар д’Арманьяк произнес:
— Танги Дюшатель, арестуйте этого человека, король повелевает.
Услышав приказ, второй стражник с яростью, утроившейся из-за ужасной смерти товарища, бросился к де Бурдону; что касается последнего, то он, по всей видимости, был поглощен зрелищем, которое мы только что описали; его взгляд был устремлен туда, где за поворотом исчезли всадник и лошадь; ясно было, что он не верит в серьезность битвы, которую ему навязывали. Он отвлекся от созерцания лишь тогда, когда над его головой сверкнуло нечто вроде молнии: то был меч, который вращал в руке второй его противник, прежде чем начать бой. Меч был на расстоянии ладони от головы де Бурдона, и до смерти ему оставалось не более секунды. Один прыжок — и он очутился рядом со стражником; тот приподнялся на стременах и занес обе руки над головой, готовясь нанести удар. Шевалье схватил его левой рукой и с силой, которую в нем не подозревали, пригнул к своему плечу его голову, сжал ему руки, затем кинул всадника на круп лошади и быстро оглядел это закованное в железо тело, чтобы найти уязвимое место. Так как стражник находился в полусогнутом положении, то край шлема приподнялся — как раз настолько, чтобы тонкое лезвие меча де Бурдона могло туда проникнуть. Меч прошелся по этому месту дважды, дважды обагрившись кровью, и когда шевалье отпустил голову и руки всадника, которые он придерживал свободной левой рукой, то из-под забрала вырвался вздох, который оказался последним.
Де Бурдон стоял посреди дороги, повернувшись лицом к королевскому отряду и нагло усмехался: он дважды одержал победу. Дюшатель не решался отдать новый приказ об аресте де Бурдона, он подумывал о том, чтобы самому выполнить эту миссию, но тут граф д’Арманьяк, устав ждать, сделал знак, чтобы ему дали дорогу; гигант медленно двинулся на врага; в десяти шагах от него он остановился и сказал:
— Шевалье де Бурдон! — В голосе графа нельзя было различить ни малейшего намека на волнение. — Шевалье де Бурдон, именем короля — ваш меч! Вы отказались вручить его простым солдатам, но, может быть, вы сочтете для себя не столь зазорным отдать его коннетаблю Франции.
— Я отдам его только тому, — высокомерно отвечал де Бурдон, — кто осмелится отнять его у меня.
— Безумец! — прошептал Бернар.
В тот же миг быстрым, как мысль, движением он отцепил от седла увесистую палицу, о которой мы упоминали раньше, и, раскрутив ее над головой, метнул во врага. Со скоростью камня, брошенного из катапульты, палица со свистом пролетела разделявшее противников расстояние и, словно ствол подрубленного дерева, опустилась на голову лошади. Смертельно раненная, она поднялась на дыбы, постояла минуту, раскачиваясь, и рухнула вместе со всадником — тот, бездыханный, распластался на земле.
— Подберите этого мальчишку, — сказал Бернар.
И он спокойно вернулся на свое место подле короля.
— Он умер? — спросил король.
— Нет, ваше величество; кажется, он просто лишился чувств.
Танги подтвердил слова коннетабля. Он принес бумаги, найденные у де Бурдона; среди них имелось письмо, адрес на котором был написан рукой королевы, — король конвульсивным движением схватил его. Сеньоры из почтительности удалились на некоторое расстояние, не спуская глаз с короля. По мере того как Карл VI читал письмо, он менялся в лице. Несколько раз он даже отер пот со лба. Кончив читать, он смял письмо, разорвал его на мелкие кусочки и разметал их по ветру. Затем глухим голосом произнес:
— Де Бурдона — в темницу Шатле, королеву — в Тур! А я… я отправляюсь в Сент-Антуанское аббатство. Вряд ли у меня достанет сил вернуться в Париж.
И впрямь, король был очень бледен, его била дрожь, казалось, он вот-вот лишится чувств.
Спустя минуту, следуя приказу, свита короля разделилась на три группы, образовав, таким образом, треугольник: беззаветно преданный Бернару Дюпюи и оба капитана повернули к Венсену, чтобы передать королеве приказ об изгнании; Танги Дюшатель вместе с пленником, все еще бывшим без чувств, возвращался в Париж, а король, возле которого остался д’Арманьяк, поддерживавший его, чтобы он не упал, направился в Сент-Антуанское аббатство, дабы испросить у монахов убежища и спокойно предаться там молитвам.
