Гвидо Дикман - Лютер
Нужно убрать с дороги Лютера, подумал Алеандр, в то время как его господин по ту сторону холма гнал перед собой кабана. Азартные крики, пронзительные звуки охотничьих рогов и собачий лай раздавались уже где-то очень далеко, но эти далекие звуки и ветер, колышущий верхушки высоких деревьев, привели Алеандра в состояние какого-то опьянения. Он неверной рукой дернул поводья, направляя своего вороного по узкой тропе, серпантином спускавшейся к берегу Тибра.
Все эти безмозглые кутилы и бездельники виноваты в том, что Церковь и империя сейчас в таком плачевном состоянии, размышлял он. Они не способны быть для людей истинными пастырями, иначе этому дерзкому монаху из Виттенберга никогда бы не пришла в голову мысль восстать против Рима. А ведь когда-то Лютер сам совершил паломничество в Рим.
Алеандр остановился на перекрестке двух дорог. Он в задумчивости смотрел вниз, в долину. Если ему все-таки удастся заставить этого монаха отречься, Папа, конечно, не станет больше сопротивляться и примет его предложения относительно реформы Церкви. Он должен попытаться ее провести. Прежде всего он попросит Льва осудить все книги и послания Лютера и подвергнуть их сожжению на костре. Если повезет, то впоследствии он уговорит Папу подписать буллу, согласно которой этот еретик будет отлучен от Церкви.
С самой высокой точки на гребне холма Алеандр наблюдал, как папская охота быстро продвигается к стенам Рима. Процессия напоминала змею, которая, извиваясь, ползла по лугам. Как только их заметили на сторожевой башне, в церкви Святого Петра в Монторио зазвонил колокол. Несколько минут спустя Лев вместе со своей свитой исчез в воротах города. На поле остался лежать убитый секач, который пустыми глазами неподвижно смотрел в лазурное небо. Трое слуг, связав ему ноги, подвесили его к толстой палке и унести.
Охота была закончена.
Через несколько месяцев после коронации императора Карла в Аахене Алеандр с папскими депешами отправился в Майнц, чтобы встретиться с архиепископом Альбрехтом. Он втайне надеялся, что Альбрехт, который потерпел большие убытки из-за этого проклятого спора об отпущении грехов, поддержит его планы. Но уже вскоре после прибытия Алеандру пришлось убедиться в том, что епископ относится к нему крайне сдержанно и вовсе не собирается отстаивать его позицию на Майнцском соборном капитуле.
— Если Святейший Отец уполномочил вас совершать определенные шаги, направленные против еретика, я не собираюсь вам в том препятствовать, — заявил епископ Альбрехт с нотками отчуждения в голосе. — Но только не надо думать, что в вашей власти сжигать идеи!
Они стояли у стрельчатого окна во дворце епископа и, чуть наклонившись вперед, смотрели на площадь перед собором. Уже совсем стемнело, но ясный свет луны окружал очертания огромного собора серебристым сиянием, столь же ярким, как свет факелов, которые держали в руках монахи, выстроившиеся на ступенях лестницы молчаливой вереницей.
В этом холодном городе все кажется другим, подумал Алеандр. Все выглядит гораздо мрачнее, и даже лунный свет кажется чужим и призрачным, словно это совсем другой свет, не тот, что светит в окна папской резиденции. Нахмурившись, он наблюдал, как череда доминиканцев выходит из высокого каменного здания, в котором обыкновенно заседают члены Майнцского соборного капитула. Следом за ними шли толпы слуг в залатанных камзолах и пестрых штанах до колен. Они несли на спине вязанки дров, которые сваливали в нескольких шагах от ступеней собора и тщательно складывали из них высокий костер. Другие обмазывали поленья смолой и подсовывали между ними хворост. На площадь постепенно стекались люди, чтобы посмотреть, как складывают костер, и их становилось все больше и больше. В свете факелов лица мужчин и женщин казались бледными и серьезными. В воздухе витала какая-то враждебность.
— Народ не больно-то жалует представления такого рода, — подтвердил опасения Алеандра епископ Альбрехт. — Несколько лет назад доминиканцы уже попытались сжечь сочинения Иоганна Рейхлина. — Он вытянул вперед украшенную драгоценными камнями руку, указывая на быстро растущую кучу хвороста. — Вон там, точно на том же месте, они когда-то уже сооружали костер. Ну и что из этого вышло?
— А что вышло?
Епископ Альбрехт убрал руку и презрительно щелкнул пальцами.
— Да ничего! У гуманиста нашлись влиятельные заступники, которые заставили доминиканцев умерить свой пыл. Выяснилось, что их приор, некий Хоогстратен, одновременно выступал и в качестве обвинителя, и в качестве судьи. Вам эта история ничего не напоминает?
— Нет, — возразил Алеандр. — Похоже, вы путаете божий дар с яичницей, епископ! Ведь, насколько я знаю, книги Рейхнина не сгорели ярким пламенем только потому, что он обратился к самому Папе, и тогдашний архиепископ в последнюю минуту остановил процессию доминиканцев. Сегодня речь идет совсем о другом. Папа издал буллу против заблуждений Лютера и уполномочил меня исполнить его волю. Вы ведь не станете препятствовать мне в этом? Или все же станете?
Епископ Альбрехт шумно вздохнул. Его толстые щеки задрожали от возмущения, и он отвернулся от окна. Резким голосом он приказал своему слуге подавать наконец-то ужин. Упоминание о яичнице пробудило в нем голод. Парочка зажаренных в кипящем масле свиных окороков несомненно поможет ему справиться с раздражением, которое вызывал у него этот самодовольный вертопрах. Для выскочек такого рода самая лучшая проверка — столкнуть их нос к носу с буйством простого народа. Что ж, пусть этот римлянин на своей шкуре узнает, что значит будить медведя в его берлоге.
Алеандр отказался составить епископу компанию за ужином. Он сделал это с тяжелым сердцем, и то лишь потому, что не в силах был больше выносить его общество. С самого утра у Алеандра маковой росинки во рту не было, и его желудок напоминал ему об этом упущении громким урчанием. Но папский легат не снисходил до человеческих слабостей. В этот час надлежало думать о вещах куда более важных, нежели вино и жаркое.
Он поспешно пересек зал, пройдя мимо молодой девушки со светлыми локонами и в небрежно зашнурованном корсаже, которая, держа в руках серебряный поднос с кушаньями, испуганно на него посмотрела.
По широкой лестнице Алеандр спустился в тесный двор, усыпанный соломой. Он весь был заставлен тележными колесами и мешками с зерном, всюду были навалены бычьи шкуры. Несколько стражников в тяжелых шлемах вели неспешную беседу возле едва тлеющего костра.
— Не вы ли те самые лучники, которых епископ назначил мне для охраны? — строго спросил Алеандр.
