Александр Дюма - Сын Портоса
Судя по заливавшему комнату свету, Жоэль решил, что день уже давно начался. Ожидая, что за ним скоро придут, он быстро поднялся, но, протянув руку за своей одеждой, оставленной около кровати, с удивлением обнаружил, что она исчезла.
В это время толстый тюремщик, каковым Жоэль все еще считал его, вошел и спросил:
— Хорошо ли шевалье отдохнул?
— Да. Но где моя одежда?
— Умоляю шевалье заменить свой бретонский наряд этим костюмом от лучшего парижского портного.
Он взмахнул рукой, и четыре лакея внесли элегантный придворный костюм из телесного цвета бархата с кружевной отделкой, дополненный изящными туфлями, украшенными бриллиантами, и перламутрово-серой фетровой шляпой с алым плюмажем.
— Это, — продолжал старик, указывая на внушительного вида слугу, следовавшего за первыми четырьмя, — мэтр Ардуэн, старший лакей монсеньера, которому поручено помочь шевалье одеться, после того, как он примет ванну.
«Глупцы! — подумал Жоэль. — Какое количество лент для ягненка, ведомого на бойню».
— Я отлично бы обошелся и собственной одеждой, без этих побрякушек и перьев, помпонов и кружев, — промолвил он. — Тем не менее, скажите вашему хозяину, что я благодарен ему за заботу обо мне и подчиняюсь всем его намерениям.
В глубине души наш бретонец не возражал раз в жизни нарядиться в роскошный костюм, восхищавший его на плечах парижских модников. Он испытывал тайную радость при мысли, что предстанет перед судьями и прошествует на казнь во всем недоступном ему ранее великолепии. Теперь Жоэль не сомневался, что будет достойно выглядеть в глазах палача. Блеск наряда удвоил бы его храбрость, и потому он без колебаний передал себя в руки Ардуэна.
Тюремное заключение не отразилось на нем. Быть может, его загорелая кожа слегка побледнела, а геркулесовская фигура немного осунулась, но это лишь придавало его внешности едва заметную ранее утонченность. Жоэль вошел в Бастилию и вышел из нее сильным и красивым той красотой, которая свидетельствует о благородной крови. Короче говоря, глядя в зеркало, он увидел в нем совершенного кавалера и признал, что у него есть все основания для гордости.
Ах, если бы Аврора могла видеть его сейчас!
Жоэль надел шляпу.
— Отлично. Я готов. Ведите меня.
Он двинулся вперед вместе со старым толстяком.
— Почему, — осведомился Жоэль в коридоре, — никто меня не конвоирует?
— Нам нужно только пересечь лестничную площадку и спуститься, — ответил старик.
— О, значит, двор собирается здесь?
Жоэль поморщился, поскольку надеялся пройти через город и продемонстрировать толпе зевак роскошный наряд, тонкие кружева и пышный плюмаж. Добрый, тщеславный Портос постоянно пробуждался в своем сыне.
— Черт бы их побрал! — пробормотал он. — Надеюсь, что где бы ни происходил суд, меня не казнят в камере!
Старик открыл дверь, доложив:
— Шевалье де Локмариа!
— Пусть дорогой мальчик войдет, — послышался отеческий голос.
Жоэль издал удивленное восклицание. В комнате, куда его привели, он ожидал увидеть впечатляющее зрелище суровых атрибутов правосудия: Спасителя на кресте, висящего на фоне темной драпировки, длинный стол, где сидят в ряд судьи, холодные и торжественные в своих черных и алых мантиях, приставов в одеяниях чернильного цвета с золотыми цепями, писцов с длинными перьями, стражников с жезлами из черного дерева. Вместо этого он оказался в большой столовой, где солнце сверкало на богемском стекле и серебряной посуде, выставленной на полках дубового буфета, со столом, накрытым на двоих, украшенным редкими цветами и блестевшим хрусталем и фарфором на ослепительно белой скатерти.
Неподалеку от стола, в кресле, обитом кордовской кожей с позолоченными гвоздями и узорчатыми арабесками, сидел пожилой дворянин. Когда Жоэль вошел, он встал, и юноша сразу же узнал его.
— Шевалье д'Эрбле! — с изумлением воскликнул он.
— Да, — ответил старик, направляясь к нему с распростертыми объятиями. — И более того, если вы не возражаете. Ибо, хотя я носил эту маску в течение путешествия из Нанта в Париж, здесь, в Сен-Жермене, мне нет нужды отрицать, что я герцог д'Аламеда, посол его величества короля Испании.
— Герцог д'Аламеда — испанский посол?.. — повторил юноша, с ошеломленным видом стискивая руками лоб. — Мысли шумят у меня в голове, словно птенцы в гнезде! Как бы то ни было, — продолжал он, протянув руку к цветку в петлице герцога, словно опасаясь, что последний исчезнет, — прошу вас убедить меня, ваша светлость, в том, что я в своем уме, не вижу сон и не принимаю участие в волшебной сказке или в каком-то недостойном обмане.
— Мой юный друг, — сердечно заговорил герцог, — я дам вам все исчерпывающие объяснения. По-моему, они необходимы, но я хотел бы заняться ими за завтраком, ибо этим утром нас ожидает много дел, и мы не должны терять времени.
Приглашая гостя сесть, он приказал слуге подавать завтрак.
— Мы можем говорить свободно, — добавил Арамис, разворачивая салфетку. — Мой лакей понимает только по-испански.
Жоэль машинально сел напротив своего хозяина, который собственноручно наполнил его бокал и тарелку.
— Если вы не возражаете говорить во время еды, мой достойный сотрапезник, я к вашим услугам.
— Где я нахожусь, монсеньер? — начал Жоэль, не дожидаясь дальнейших приглашений.
— Вы в моем доме или вернее в доме моего друга, живущего в Сен-Жермене и позволяющего мне занимать его жилище, когда дела призывают меня сюда; это тот дворянин, которого вы видели вместе со мной в сомюрской гостинице.
— Значит, я не в тюрьме?
— Вы в особняке Буалорье, неподалеку от церкви и напротив дворца.
— Но последние шесть недель я провел в Бастилии.
— О, да, за ловкий удар шпагой. Вы настоящий матадор, как говорят испанцы, страшный боец, мой победитель из Бель-Иля.
— Но еще вчера я был в башне, именуемой Базиньерой.
— Совершенно верно, его величество только вчера подписал приказ о вашем освобождении.
— Его величество подписал приказ? — переспросил сын Портоса, подскочив на стуле.
— Он возвращает вас миру и дарует вам полную свободу.
— Значит, я свободен?
— Да.
— И меня не будут судить?
— Нет.
— И, следовательно, не приговорят к…
Он сделал выразительный жест, проведя по горлу ребром ладони.
— Вы правы, — улыбаясь, ответил пожилой дворянин. — Ваша голова останется у вас на плечах, откуда убирать ее было бы весьма прискорбно — ведь она смотрится там весьма недурно. Могу ли я предложить вам подогретую куропатку с бокалом вина — это поможет вам проглотить хорошие новости?
