Юрий Корчевский - Ушкуйник. Бить врага в его логове!
Мысли в голове ворочались тяжело, голова после удара была каменной и болела.
– Надо было, Иван, дежурного по голове шандарахнуть, да всех и вязать, пока сонные. А ты – «давай хоть одного возьмем!» Чего он стоит-то? Красная цена – два рубля.
– Ишь ты, два рубля ему не деньги? У тебя что – кошель от монет пухнет? Тащи, дурень! Недолго осталось. Ты его, случаем, не убил?
– Не, у меня опыт. Вскоре в себя прийти должен.
– А то будет дурачком, кому его продашь?
Мишаню подтащили к землянке – вырытой в земле яме, накрытой сверху жердями и присыпанной землей. Вместо двери – полог из бычьей шкуры. Полог откинули, затащили Михаила в землянку, положили на землю. Не швырнули, а положили, хоть и не очень бережно.
– Ну, пошли, костерок разведем, погреемся. Ноне хорошо получилось – двоих взяли, а завтра с утречка и лодья пойдет.
– Если лед на реке не встанет.
– Типун тебе на язык.
Полог закрыли, в землянке наступила темень.
Недалеко послышалось движение. Мишаня замычал, дернул ногами, попробовал пошевелить руками – вдруг веревка ослабнет. Нет, хорошо связали, супостаты.
Перекатившись, к Мишане приблизился второй пленник.
– Ты кто? – шепнул он на ухо.
Мишаня замычал в ответ.
– Ага, кляп мешает. Повернись на спину, а голову ко мне поверни.
Мишаня перевернулся с бока на спину, повернул в сторону голову и ощутил на своей щеке чужое дыхание. Незнакомец зубами ухватился за кляп и вытащил его из Мишкиного рта. Мишаня с наслаждением вдохнул через рот воздух – полной грудью, почувствовал на языке противный привкус тряпки и с отвращением сплюнул.
– Спасибо. Меня Михаилом звать, из Хлынова я. Гребец с ушкуя, – решил он слегка приврать.
– А я Тихон, тоже вятский, из Кукарки – слобода такая, может, слыхал?
– Слыхал. Кто нас в плен взял-то?
– Не знаю, я тут с ночи.
– Так и сейчас ночь. Пока меня тащили, слышал я вполуха – лодью какую-то ждут.
– Плохо. Кинут нас на лодью – и на Казань, там в рабство продадут.
У Мишани сразу в мозгу картинка сложилась – не зря один из татей про два рубля говорил, именно столько на невольничьем рынке за невольников дают. Ничего кошмарнее Михаил представить себе не мог. К татарам только попади – там и сгинешь. Вот ведь идиотизм: недалеко, в бочажке, лодья с трофеями лежит, где злато-серебро в сундуках. Его, Михаила, богатство. А его за два рубля продать хотят!
Надо что-то придумывать. Если завтра на лодью попадет, там и охраны побольше будет, и колодку деревянную на шею и руки надеть могут. Видел уже Мишаня такие, с ней не убежишь. Значит – думать надо сейчас, до прихода лодьи. Сколько ночного времени осталось? Михаил даже приблизительно сказать не мог.
– Тихон, ты не уснул еще?
– Нет.
– Веревку на руках перегрызть мне сможешь?
– Убежать хочешь?
– А ты разве – нет? Или рабом в услужении у татар помучиться хочешь?
– Сейчас попробую. Повернись ко мне спиной.
Тихон согнулся и, лежа на боку, стал грызть зубами веревку, стягивающую руки Мишане. Пару раз он довольно сильно прихватил зубами кожу на руке.
Жилу за жилой, но понемногу Тихон грыз пеньковую веревку. Периодически он отдыхал и отплевывался от размочаленной пеньки.
Сколько прошло времени? Мишаня даже предположить не мог, боялся лишь – не успеют они к утру.
Наконец веревка ослабла. Мишаня пошевелил руками, напрягся. Подточенная веревка лопнула. Мишаня распрямил руки, размял затекшие запястья.
– Повернись, Тихон, я попробую тебя развязать.
Пояса с ножом на Мишане не было – видно, сняли, когда он без сознания был. Мишаня на ощупь нашел узел и стал пытаться развязать его, помогая себе зубами. С трудом, но он сумел развязать и снять веревку. Тихон тоже стал растирать затекшие и онемевшие руки.
– Что дальше делать будем? – прошептал Тихон.
– Погоди, соображу.
Мишаня начал себя ощупывать, и руки его сразу наткнулись на грузик кистеня в рукаве. Удача неслыханная! Пояс с ножом сняли, а дальше обыскать не удосужились. Эх, нож бы засапожный в голенище сапога! Да об этом можно только мечтать!
Насколько Михаил понял, татей двое. Как бы одного отвлечь, к себе позвать? Если сразу двое нападут, да еще и с оружием, тяжело отбиться будет. Кистень – не сабля и не топор боевой. Но все-таки попробовать надо.
Михаил стащил с себя кафтан, подполз к пологу и заглянул в щель. В десяти аршинах от землянки сидели на корточках оба татя, перед ними – костерок с висящим над ним котлом. Небо слева едва заметно светлело. Знать, до рассвета недалеко.
Один из татей помешивал ложкой в котелке, второй клевал носом. На рассвете больше всего спать хочется, это Мишка по себе знал.
– Делаем так, – шепнул в ухо Тихону Мишаня. – Тихонько выползаем и – к костру. Там их двое всего. Один носом клюет. Я ударю его кистенем, а ты бросишь во второго мой кафтан – он от неожиданности рукой прикрыться попытается. Так оружие хватай, какое увидишь – топор там или дубинку – и бей. Ведь должно же у них оружие быть, коли они разбойники.
– А может, попробуем выползти и – в сторону, так и уйдем?
– Не получится. Морозец легкий, снежок лежит. Любая ветка под ногами хрустнет – и мы раскрыты. А на снегу следы хорошо видны, догонят быстро.
– Боюсь я!
– Рассветет вскорости, лодья придет, – напомнил Михаил. – Вдохни глубоко, и выползаем. Сразу не вскакивай, не ори и не топочи. Как можно ближе подползти надо. Между землянкой и разбойниками – костер, потому они нас сразу не увидят. Надо решиться, хоть и страшно. Или сейчас, или никогда!
Михаил приподнял полог и выскользнул ящерицей из землянки. За ним – Тихон, в руках – кафтан Мишанин. Поползли оба: Мишаня впереди, Тихон – чуть левее и приотстав.
Все ближе костер… Уже три аршина осталось, как один из татей почувствовал что-то, насторожился, голову от котелка поднял.
Мишаня приподнялся, а потом, как пружиной подброшенный, вскочил, прыгнул вперед и со всей силы влепил грузик кистеня в лицо разбойнику, вложив в бросок всю свою силу, всю ярость.
Разбойник упал на спину, раскинув руки. Добивать – если он жив остался – было некогда.
Второй тать от шума проснулся, приподниматься начал, хлопая ничего не понимающими глазами. А в голову ему уже кистень летел. Да незадача вышла – не рассчитал Мишаня дистанции, коротковат оказался тонкий кожаный ремешок. Ударился он о голову татя слегка и тут же назад отскочил. Но в это время Тихон кафтан Мишанин татю в лицо бросил. Слегка оглушенный тать руки перед собой поднял и с перепугу заорал.
Краем глаза Мишаня справа от себя блеск заметил. Голову повернул – топор, обычный, плотницкий. Только схватил его, только разогнулся, а мужик уже на него летит в прыжке. И времени ни уклониться, ни ударить в ответ у Мишани нет.
