Юрий Корчевский - Ушкуйник
Обзор книги Юрий Корчевский - Ушкуйник
Юрий Корчевский
Ушкуйник
Глава 1
Родителей своих Мишка не помнил. Жил он с дедом и бабкой в их ветхой избёнке на берегу речки в селе Чижи, что под Хлыновым раскинулось.
Трудное детство выдалось у Мишки. Дед был совсем дряхлым, и приходилось мальчику самому и коз пасти, и крышу латать, когда протекала, и дрова на зиму заготавливать. Зимы в Вятских краях суровые, а силёнок мало. Пока ребёнком был, хворост собирал, а уж когда подрос, с дедовым топором в лес ходить стал — сушняк рубить да вязанками домой носить. Хворост быстро прогорал, и ходить за ним в лес приходилось каждый день. Не то — самостоятельные мужики: те деревья валили, пилили и в санях вывозили.
А ещё — голодно зимой. Однако научился Мишка силки ставить. Когда птица попадёт или заяц, тогда праздник в доме — мясным духом пахнет.
Каждое воскресенье бабка водила Мишку в церковь, на службу. В церкви ему было интересно: высоко над головой росписи чудные — ангелы парят, свечи горят, ладаном пахнет, оклады у икон златом-серебром сияют — лепота! И вокруг нарядные все, особливо купцы. Те всегда в первых рядах, а беднота да голытьба позади толкается.
Мальчик любознательным был, бабку вопросами донимал: «Что там написано?» Только что бабка сказать могла, когда сама неграмотная? Однако любознательного мальчонку заприметил приходской священник — пригрел, грамоте учить стал. А Мишка и рад. Случится время свободное и, когда службы в церкви нет, к священнику бежит.
— Эта буковка — «аз», эта — «веди», а эта — «ижица».
Священник терпеливо показывал Мишке буквы в большой церковной псалтыри, а тот не переставал удивляться диковинным обозначениям, старательно выведенным рукой писца, а ещё тому, что у каждой буквы своё, говорящее название!
Беден был Мишка, не мог купить ни бумаги, ни пергамента, ни чернил. Из письменных принадлежностей только и было, что перьев в избытке. И учился Мишка писать зимой на снегу, а летом — на пыльной земле пальцем или хворостиной. Однако сметлив он был не по годам — схватывал всё на лету, впитывал знания, как губка воду, и памятью Господь его не обидел. К весне он уже весь алфавит знал и читать умел — пока, правда, по слогам.
А ещё священник его числам учил. Сперва, пока счёт до десятка шёл, Мишка на пальцах считал. А потом при храме вроде церковно-приходской школы образовалось, и он вместе с другими ребятами стал её посещать.
Смелым был Мишка — жизнь заставила. От деда защиты и помощи по дряхлости его ждать не приходилось, вот и бился Мишка на кулачках, когда обижали. Не смотрел, что обидчик старше и ростом выше. Часто сам бит бывал, и синяки не сходили, но уважать себя заставил. Весь Мутнянский конец знал, что малец обиду не спустит. Мутнянский — это от речки, Мутнянкой прозванной. Несколько улиц, часто кривых и коротких, конец образовывали. И селились на таких концах люди одного ремесла.
Мутнянский конец был местом, где жили лодочники. Кто долблёнки делал — это когда из ствола толстого дерева нутро выдалбливается, а потом снаружи обтёсывается, а кто и плоскодонки ладил. Узка долблёнка, но вёрткая, ходкая на воде. Плоскодонка пошире будет, на ней хорошо грузы возить.
Мишка мечтал иногда: «Как вырасту, тоже лодки делать стану».
Востребованное ремесло — Мутнянка в десяти шагах от избы протекает, впадает в Вятку. А где реки, там и спрос на лодки есть. И инструменты у деда есть — в сарае. Только вот заниматься ремеслом сил у него уже нет.
Так и рос паренёк — как почти все его сверстники: работой любой занимался, не гнушаясь, лишь бы на еду заработать, потому как деда с бабкой тоже кормить надо.
Только после одной встречи жизнь Мишкина изменилась.
По селу весть пронеслась: колокол в церковь Успения Пресвятой Богородицы привезли. Он лежал во дворе на жердях, дожидаясь подъёма на колокольню. Узнав о колоколе, сбежались ребята посмотреть вблизи на сверкающее диво. Большой колокол, на солнце блестит, а понизу — вязь славянскими письменами.
И стал Мишка те буковки читать. Слушают ребята, рты раскрыв. Многие и постарше изрядно, да неграмотны вовсе.
Обошёл Мишка колокол, надпись прочёл. А рядом купец оказался. Послушал он Мишку и подошёл после.
— Никак грамоте обучен?
— Разумею.
— Сколько вёсен тебе?
— Бабка говорит — двенадцать.
— Хм, а живёшь где?
— На Мутнянском конце.
— У лодочников?
— А га.
— И считать умеешь?
— А до десяти десятков.
— Ты гляди-ка, — удивился купец. — Кто же тебя научил?
— Священник Питирим — да вот же его церква. Купец раздумывал, с любопытством оглядывая паренька.
— А как тебя звать-величать?
— Михаилом, — солидно ответил Мишка.
— Заработать хочешь?
— Кто же не хочет?
— Это верно, да вот только не у всех получается. Ты вот что: приходи завтра ко мне в лавку — на Огневищенском конце, спросишь Аникея Лазарева.
Купец огладил бороду, перекрестился на икону надвратную и вышел с церковного двора. А Мишку любопытство распирало — чего от него купцу надобно?
Ночью он спал беспокойно, а утром, едва проснувшись и ополоснув лицо, задал курам корма и — на Огневищенский конец.
Идти было недалеко, Чижи — село невеликое. Добежав до лавки, Мишка остановился в нерешительности. В лавку заходили и выходили люди. Наконец он решился и тоже вошёл.
Ого! Лавка оказалась больше, чем дедова изба. И чего только на полках не было: тюки тканей разных цветов, платки, ещё чего-то, чему Мишка и названия не знал. Оробел парень, застыл у порога. Неудобно ему стало, видя такое богатство вокруг, за свою драную рубаху и босые ноги.
— Ты чего встал — проходи!
Из-за прилавка вышел давешний купец.
— Здравствуй, Михаил.
— И вам доброго дня, дядя Аникей.
— Разговор у меня к тебе есть. Помощника я к себе в лавку подыскиваю — чтобы грамотный был, счёт вести мог. Был у меня помощник, да только зимой лихоманка его забрала. Давай-ка проверим, насколько ты учён. Держи!
С этими словами купец сунул Мишке в руки, покрытые цыпками, вощёную дощечку и деревянное писало.
— Пиши: два прибавить три.
— Чего писать, дядя Аникей, — пять будет.
— Откуда знаешь?
— Так это — из головы.
— В уме, что ли, посчитал?
Аникей заставил Мишку писать разные слова, складывать и вычитать простые числа. Выполненным заданием остался доволен.
— Подходишь ты мне, парень. Вот только видок у тебя! — покачал он головой. — Всех покупателей мне распугаешь!
Мишка смутился. Он и сам это понимал, да денег на новую одежду у него не было. Видел парень монетки несколько раз, но в руках держать не приходилось.
— Ты честен ли, не воруешь? — неожиданно спросил купец.
— Как можно? — возмутился Мишка. — Я же крещёный, в церкву хожу.
— Ну, это я так, для порядка. Согласен ли ты работать у меня? Жалованье положу — одна деньга в седмицу.
Мишка не знал, что и сказать. Одна деньга — это много или мало?
Купец расценил Мишкино молчание по-своему.
— Ну, харчи в обед, само собой — мои.
— Согласен! — выпалил паренёк.
— Однако же, — продолжал купец, — в таком виде тебе работать нельзя. Вот как сделаем. Я тебе рубаху и порты подберу. Как придёшь в лавку, будешь переодеваться. А заработаешь деньжат — за одёжу рассчитаешься, рубаха и порты твоими станут.
Обрадовался в душе Мишка, но виду не показал.
До обеда они вместе тюки тканей перетаскивали да пересчитывали. Товар перекладывал в основном Аникей, диктуя пареньку:
— Шёлк красный из Синда — один. Атлас хорезмский, лазоревый — один.
Не успевал Мишка — сроду на восковой табличке писалом не писал, от того и язык от усердия высунул.
До обеда они трудились, отрываясь от дела, когда покупатели заходили. В обед купец лавку прикрыл. На чистой тряпице снедь разложил: яйца варёные, кусок белого хлеба, лук, редиску, жбан кваса выставил. Квас вкусный, на ягодах сварен. От вида яств таких у Мишки аж скулы свело, но он терпеливо ждал, когда купец первым вкушать начнёт.
Такой вкуснятины паренёк ещё не пробовал. После перекуса снова принялись за работу, пока в лавке не стемнело.
— Тебя где черти носили! — стал ругаться дед, когда Мишка явился домой. — С утра глаз не кажешь, уж на дворе вон темень какая, а его всё нету да нету!
— Не ругайся, деда, я работать у купца Лазарева стал. Он мне рубаху и порты новые справить обещал.
— Тогда другое дело, — смягчился дед. Мишка похлебал постной похлёбки с горбушкой чёрного ржаного хлеба, да и спать отправился. Утомился за день с непривычки, аж пальцы на правой руке ломило.
И пошёл день за днём в работе. Приходил Мишка в лавку в своей драной одежде, переодевался, а дальше — что Аникей скажет. Тюки подносил к прилавку, ткань помогал отмерять, на вощёной табличке записывал, сколько какой продано. За месяц освоился, обвык. Да так ловко стал управляться, что не успеет ещё Аникей распорядиться, как Мишка уже и так несёт то, что купец хотел. И записывать не забывал — даже без напоминаний. А в конце месяца Аникей торжественно вручил ему четыре деньги и за одежду распорядился:
