Время умирать. Рязань, год 1237 - Баранов Николай Александрович

Так или иначе, но эти половцы прямого боя не испугались. Миг – и клин, который возглавлял Ратислав, с грохотом вломился в половецкую лаву. Копье, пробившее насквозь скачущего впереди богато одетого и в хорошем стальном панцире половца, пришлось сразу бросить и выхватить меч. Буян с яростным ревом сбил и опрокинул бронированной грудью следующего всадника, рванул зубами за шею проносящуюся слева степную лошадку, так, что кровь брызнула веером; затем, встав на дыбы, обрушил передние копыта на половца и лошадь, возникших впереди. Ратьша тоже не зевал, раздавая во все стороны удары мечом. Двое воинов, прикрывавших его с боков, едущих чуть позади, тоже собирали своими клинками обильную кровавую жатву. Дышащий боевой яростью Буян пер вперед без остановки, расталкивая или подминая под себя некрупных половецких лошадок вместе со всадниками. Ратиславу оставалось только добивать очумевших от такого напора врагов.

Степняки, понявшие, что такое боевой клин панцирных всадников, начали раздаваться в стороны, не принимая боя, и вскоре Ратьша увидел перед собой чистую степь, изрядно потоптанную, правда, конскими копытами. Стало возможным осмотреться. Две половинки рассеченной половецкой лавы, оказавшиеся справа и слева от атакующих рязанцев, отхлынули в стороны. Часть степняков в ужасе гнала коней подальше от страшного врага, расталкивая и увлекая за собой соплеменников, готовых продолжить битву. Из тех, кто попал между клиньями, почти никто не уцелел. Их кони, лишившиеся всадников, обезумев от запаха крови, со сбившимися под брюхо седлами, застрявшими в стременах седоками, уносились в степные просторы.

Ратьша натянул поводья, сдерживая разгорячившегося, яростно хрипящего жеребца, переводя его на шаг, глянул назад. Расстроенные клинья равняли ряды, восстанавливая порядок. Едущие позади легкие сотни щедро осыпали стрелами растерявших боевой запал степняков, внося в их ряды еще большую сумятицу.

В конце концов те сообразили отогнать коней подальше от оказавшихся такими опасными врагов и попытались саженей с двухсот отвечать на выстрелы русичей. Обстрел с такого расстояния был не слишком опасен даже для легковооруженных рязанцев, а для панцирной конницы угрозы вообще не представлял.

Ратьша прикинул количество половцев. Осталось их тысячи две, не больше. Ну, с тысячу, может, побили. А скорее, меньше. Значит, изначально половцев было не более трех тысяч. Шесть панцирных сотен против тридцати. Один против пяти. Это нормально против степных всадников. Потому и победа получилась довольно легкой. Да еще, похоже, эти половцы плохо представляли, что такое удар тяжелой, построенной клином конницы.

Поднятая снежная пыль постепенно оседала, и вскоре Ратислав увидел еще одну тучу поднятого снега, приближающуюся спереди. До нее было чуть больше версты. Еще один татарский отряд? А вон еще два, справа и слева. Эти опередили тех, что идут в центре, и уже начинают охватывать рязанский отряд с боков. Каждый отряд тысячи в две-три воинов. Надо уходить, и быстро, пока татары не замкнули кольцо.

Ратьша развернулся в седле и, жалея об утраченном копье с сигнальным еловцом, рявкнул, перекрикивая лошадиный топот:

– Всем разворот! Уходим!

Сам дернул повод, поворачивая Буяна. Стройные клинья смешались, остановились. Потом двинулись назад, набирая бег, вытягиваясь двумя толстыми змеями, между которых укрылась змея из четырех с лишним сотен легких всадников. Воевода степной стражи ехал последним, следя за перестроением своих людей. Рядом держались Первуша и подъехавший Могута.

Убедившись, что отряд перестроился и уверенно ускоряет ход, Ратьша дал шпоры Буяну и оглянулся. До преследующего их татарского отряда, двигающегося в центре, оставалось чуть больше полуверсты. Крылья скакали уже вровень с русичами и начали приближаться, отгоняя расстроенные отряды половцев. Татарские кони оказались резвее тяжелых боевых коней панцирной рязанской конницы. Да те еще отягощены всадниками в полном вооружении и собственными доспехами. Нет, не уйти, понял Ратьша.

– Уводи легкобронных! – крикнул он, пригнувшись поближе к Могуте. – Пересаживайся на заводного и уводи! Погибнут зазря! Ходу вам хватит, оторветесь!

– Уводи сам! Я останусь! – не согласился ближник.

– Ну нет! – оскалился воевода. – Буяна я им не оставлю! Сам иди! Не мешкай! Мы будем держать на стан, сколько сможем, а если окружат, попробуем прорубиться! Скачи! Торопи помощь!

Могута наконец кивнул и, дав шпоры коню, направил его к скачущим в середине строя легковооруженным всадникам. Пересел там на оседланного заводного и, пробравшись в голову легкоконного отряда, вырвался вперед, уводя его из смыкающихся клещей.

Они успели. Вырвались. Слава Перуну и Христу! Оставшиеся шесть панцирных сотен сомкнулись плотнее в ожидании, что татары будут делать дальше. Те замкнули кольцо и приблизились до полусотни саженей. Теперь преследователей стало можно рассмотреть. В центральной части вражеского отряда скакали монголы, слева вроде башкирды. Их Ратислав видел на степном торгу и в Булгаре, когда бывал там с рязанскими посольствами. Степняков справа он не опознал, таких раньше не видел. Ну, что дальше? Ударят или будут бить стрелами? Оказалось, последнее. Из рядов скачущих позади монголов ударили барабаны, и в следующий миг солнце померкло, закрытое тучей взметнувшихся со всех сторон стрел.

Ратьша, скачущий в задних рядах, забросил щит за спину и пригнул голову. Несколько ударов в щит, пара – в левый бок, один – в правый, три стрелы повисли в кольчужной юбке, не пробив стальных колец, по одной – в ноговицах. В кожаную броню Буяна воткнулось с десяток, не пробив ее, к счастью.

Повезло так не всем: Ратьшин жеребец перескочил через выпавшего из седла рязанца, потом еще через одного. Скольких-то миновали стороной. Объехали поверженного коня и всадника.

«С десяток достали», – скрипнул зубами воевода.

Первый, самый страшный залп миновал. Теперь стрелы летели не так густо: татары стреляли по готовности. Можно и ответить. Ратислав достал лук и выпустил стрелу. Не целясь. Промахнуться в такую кучу всадников было сложно.

Его воины тоже взялись за луки. Легкие доспехи степняков русских стрел не держали, и через короткое время, как и тогда, месяц назад, они увеличили расстояние между собой и рязанцами. Уф! Стало можно вздохнуть: попадания в Ратьшу стали значительно реже, да и броню пробить татарские стрелы уже не могли.

Потерь стало меньше, но все равно стрелы степняков продолжали находить незащищенные места в доспехах рязанцев и их коней. Раненые всадники перемещались в центр строя. Кому не повезло, и был ранен конь, отставали и пешими, если конь падал, или верхом, если еще держался на ногах, бросались на врагов, стремясь их задержать и дать возможность спастись своим побратимам.

Вот один на хромающем жеребце отправился навстречу накатывающимся сзади преследователям, прикрывшись от стрел щитом. За десяток саженей до татар пришпорил коня, тот взвился на дыбы и совершил длинный скачок вперед, канув в гуще врагов. На этом месте возник водоворот из всадников. Взметнулся несколько раз прямой русский меч. Все. Замедлившиеся на несколько мгновений степняки снова погнали коней за ускользающей добычей.

Вот потерявший коня сакмогон с безжизненно повисшей левой рукой, но не упустивший при падении копья, встал на колено, выставив свое оружие и поджидая врага. Ему удалось поразить татарского коня: видно было, как тот взвился на дыбы и завалился на бок вместе с всадником. Потом сакмогон упал под копытами степных лошадей.

Ратьша, едущий позади, считал. Тех, кто пал. Скоро их число перевалило за полусотню. Да, это не прошлый раз. Теперь стрелы летели гораздо гуще. Если так пойдет, через час от рязанского отряда мало что останется. Тем более, когда их останется немного, притом половина будет переранена, татары, скорее всего, ударят в копья и быстро перебьют выживших. Можно, конечно, попробовать повернуть и ударить по одному из крыльев татарского войска, но толку от того не будет: татары разлетятся, не принимая боя. Только коней утомишь, строй порушишь, а значит, и воинов под стрелы подставишь. Нет, делать того нельзя. Надо терпеть. Терпеть и ждать помощь.