Кирилл Кириллов - Афанасий Никитин. Время сильных людей
— А веры ты какой? — донеслось с трона.
Афанасия прошиб холодный пот. Вот, значит, к чему эти вопросы странные. Подозревают, что не мухаммеддин?[55] Но с чего бы? Почему? Что знают? Кто им рассказал? Признаться или стоять на своем? И пару молитв прочесть почти дословно. Понахватался в дороге у «истинно верующих». Но с чего бы? Зачем? Безответные вопросы роились в голове, как те мухи, что не могли пролететь к еде через кисею.
— Исламской, конечно! — купец решил врать до конца.
— А чем ты это можешь доказать?
— Да вы что! — Афанасий рассмеялся, слишком, пожалуй, нервно. — Кто ж такие вещи доказать просит? Да и как? Скажу, что свинину не ем да вина не пью? Так разве то доказательство? Волосы с головы не брею — это да, виновен. Но привык так у себя в землях. А остальное… Или естество срамное, обрезанное, вам тут заголить? — ляпнул Афанасий в запале и сам испугался: ну как вправду попросят?
— Но-но! — прикрикнул хан.
Стражники подступили ближе, взяли на изготовку кинжалы. Смеяться сразу расхотелось.
— Доложили нам, что не исламской ты веры, — пискнул советник. — Намаз не совершаешь, на груди крест носишь.
Афанасий обомлел. Пока хворал он желудочной немочью, хозяйка успела рассмотреть его крест. И донесла. Тварь!
— Совершаю намаз, как и положено правоверному любому. Как только муллу с минарета заслышу, так сразу и совершаю, — зачастил купец. Он чувствовал, что голосом своим выдает себя же с потрохами, но остановиться не мог. — А амулет защитный, подаренный мне родственниками. Они люди темные, в кишлаке дальнем живут, суеверны много. Уж я говорил им, говорил, а они…
— Не ври! — вскипел хан, вскакивая на ноги. — То православный крест. Ты кафир![56] — Слова его звучали не вопросительно, а утвердительно.
Советник шагнул вперед, бесцеремонно засунул руку за ворот рубахи Афанасия и вытащил крест на крепком смоленом гайтане.
— Так они это… — пролепетал купец, холодея. — Не знали, что дарили. Просто вещь красивая понравилась. Или их самих обмануть могли.
— А ну-ка перекрестись слева направо, — пророкотал с трона хан, поднимаясь на ноги.
Оказалось, что это только внешне он слегка заплыл жирком. По характеру же это был жесткий и несгибаемый правитель, закаленный в многолетних войнах и интригах и не привыкший, чтоб ему лгали.
— Перекреститься? Это что такое? — прикинулся дурачком купец. Грех был не очень велик, но тут только начни, еще и на распятие плюнуть заставят.
Тяжкий удар навершием рукояти кинжала по затылку свалил его на колени. Хан легко сбежал с трона, ухватил Афанасия за волосы и потянул, приблизив его лицо к своему.
— Даю тебе сроку четыре дня. Если за это время не примешь веру, исламскую, то коня твоего заберу и тысячу золотых потребую. А если примешь, коня верну и тысячу золотых пожалую. Понял?! — Он дернул Афанасия за волосы так, что у того на глаза навернулись слезы. — Понял, спрашиваю?
— Понял, — пробормотал в ответ тверич.
— Вот и славно, — сказал хан, вытирая руки о штаны. — Теперь ступай.
— Вещи хоть отдайте, — попросил Афанасий.
— Все ему отдать до последней монеты, — приказал хан. — А конь у меня в залоге останется. Добрый конь. — Он мечтательно закатил глаза. — Такого на дороге не догнать.
Афанасий вздохнул. Видать, хан положил глаз на белогривого красавца.
— Выпроводить! — пискнул советник.
Двое стражников подхватили Афанасия под руки и потащили обратно к двери. Третий уткнул острие копья между лопаток, чтоб не вздумал дергаться. Кто-то сунул ему котомку, набитую наполовину его вещами, наполовину прихваченными на подворье.
Купца протащили знакомыми коридорами мимо безучастной стражи. Под улюлюканье слуг пинками выставили за дверь. Последний пинок, пониже спины, был особенно чувствительным. По мысли пинавшего, он должен был опрокинуть Афанасия в дорожную пыль. Но купец устоял, обернулся и погрозил кулаком закрывающимся за ним воротам. Стражи с луками вполнатяга, следящей за ним со стены, он не боялся. Ближайшие четыре дня он был под самой надежной защитой — хан самолично снимет голову тому, кто решит покуситься на его жизнь. Но вот потом…
Об этом думать совсем не хотелось. Да и в голове было пусто. Раздобыть тысячу золотых в незнакомом городе за четыре дня? Гиблое дело. Сбежать? Тоже не выйдет, стража на выходе из города наверняка предупреждена и не выпустит. Принять веру Мухаммеда? От этой мысли его передернуло. Если тело примет смерть жуткую, лютую, то хоть душа бессмертная спасется. А если вере изменить, душу навек потеряешь, да и тело вряд ли живым останется. Не тот человек хан, чтобы отпустить живым человека, способного отмстить, пусть даже только и в помыслах. О Боже, Боже великий. Господь истинный, Бог великодушный, Бог милосердный!
Не зная, куда приткнуться, Афанасий пошел к подворью, откуда его вывели со скрученными за спиной руками. По памяти, ни у кого не спрашивая, нашел нужную улицу. Подошел к высоким, в полтора роста, воротам и постучал. Как и ожидалось, ему никто не ответил. Навалился на створки, с удовольствием почувствовав, как хрустит подгнившее дерево и качаются столбы, но не осилил. Наверное, потому, что сам не знал, зачем это делает.
Отомстить хозяйке? Избить ее до крови вместе с мужем безучастным? Так она опять стражу кликнет, и дело кончится темницей, а у него всего четыре дня. Там он их и проведет. Хана такой оборот дела о-о-очень порадует. Ведь он сможет и обещание свое насчет четырех дней сдержать, прилюдно данное, и конем завладеть.
Афанасию было некуда идти. Вряд ли кто даст приют человеку, попавшему в немилость к местному хану. Пнув в последний раз жалобно скрипнувшие ворота, он побрел куда глаза глядят. Улица скоро кончилась, превратилась в тропку, вдоль которой тянулись кучи отбросов. В них рылись невысокие остроухие собаки, злобно взрыкивающие на проходящего мимо купца.
«Ну вот, даже собаки на меня скалятся, — подумалось Афанасию. — Никто меня не любит». Не в силах идти дальше, он присел в тени разлапистого, похожего на елку растения и обхватил голову руками. Ему хотелось плакать, но слезы не шли. Чтобы как-то отвлечься от грустных мыслей, он выудил из мешка пергаменты и стал записывать, что видел.
Три дня пролетели незаметно. Никаких мыслей по поводу того, где взять денег, в голову Афанасия так и не пришло. В тщетной надежде отыскать хоть какую-то лазейку, он обошел кругом весь город, но так ничего и не нашел. Зато заметил, что к нему приставлены соглядатаи. Значит, переодеться в другое платье и как-нибудь выскользнуть за городскую черту не дадут.
