Нина Соротокина - Канцлер
Иона Блюм ехал в Россию с собственным ответственным заданием. Анну ему просто навязали. Он должен был где-то поселить девушку в Петербурге, проследить, чтобы она не натворила глупостей. Разрешалось использовать ее в делах, разумеется, если в этом появится необходимость.
Маленький Блюм только внешне выглядел смешным, а на самом деле был очень серьезным и неприятным человеком. Характер у него был мерзкий. Он по праву носил баронский титул, хотя поместье его в Курляндии можно было прикрыть носовым платком. До того как приплыть в Петербург на «Влекомой фортуной», Блюм отслужил в России без малого десять лет и вышел в отставку подполковником. Он вполне прилично знал русский язык, а корчил из себя безъязыкого эмигранта по каким-то высоким шпионским соображениям.
Завербоваться в берлинскую разведку его заставило хроническое безденежье — маленький человечек был мот. Вербовка была трудной, если не сказать экзотической. Где найти тех, кто записывает в тайную службу? Не выйдешь же на улицу с криком: желаю служить великой Пруссии! В конце концов он догадался взять отпуск и, якобы для оформления наследства, отбыл в Берлин.
Прибыв на место, прыткий майор, а именно такой чин был тогда у Блюма, не долго думая, написал о высоком желании самому Фридриху II. Письмо не попало к королю, а осело в секретной канцелярии. Надо себе представить радость канцеляристов, письмо Блюма носило почти интимный характер. С одной стороны, он как бы объяснялся королю в любви, а с другой — как бы подмигивал их величеству, намекая, что Фридрих Великий может на него, Блюма, рассчитывать, разумеется, за некоторую мзду. Размер мзды указан не был. Среди канцеляристов нашелся один умный, который отнесся к письму Блюма с вниманием и свел его с кем следует. Блюму было предложено работать на пользу Пруссии за сто восемьдесят червонных, при этом не покидать русскую службу. Блюм согласился. Это было семь лет назад. За все эти годы барон показал себя исполнительным, точным, не слишком рискованным, но весьма аккуратным агентом. Он присылал сведения о рекрутских наборах в России, о движении полков, об их вооружении. Свои донесения Блюм собственноручно шифровал и высылал в Мемель и Кенигсберг на торговые дома некоего Альберта Малина. Вся переписка выглядела как затянувшаяся тяжба о наследстве, придуманная Блюмом версия пригодилась.
Когда началась война, уже вышедший в отставку Блюм был вызван в Берлин для получения нового задания. Обстановка складывалась сложной, и поскольку в военных условиях тяжба о наследстве выглядела мало убедительно и не могла вместить всего объема информации, Блюму был дан шифровальщик. Он поехал вместе с бароном под видом брадобрея. Анна об этом человеке ничего не знала, и когда Блюм по недоразумению был задержан русской таможней, ей и в голову не пришло обратиться к брадобрею за помощью. Была у Анны надежда, что поможет ей красивый русский моряк, с которым она познакомилась по настоянию Блюма. Но моряк так и не пришел в себя, а с денщика какой спрос?
К Мюллеру Анна попала случайно и только через месяц в пятницу в шесть часов вечера, как и было условлено, пошла на свидание с Блюмом. Барон устроил ей разнос: где она болталась целый месяц? Она обязана была приходить сюда каждую пятницу! Анна очень не любила, чтобы на нее повышали голос.
С самой первой минуты их знакомства, а произошло оно в секретной канцелярии Берлина, Блюм начал вести себя как начальник. Этому не помешало даже внушение прусского эмиссара, который тонко намекнул, что Анна многообещающий агент, поскольку обладает оружием, которого у Блюма нет и быть не может. Барон только фыркнул в ответ.
Анну не волновали начальственные нотки в голосе Блюма — пусть его. Уж она-то знала себе цену. Тем более что памятна ей была главная инструкция, данная на словах, иносказательно, шепотом: «Если свершишь в России то же, из-за чего в Берлине в тюрьму попала, то ждет тебя здесь весьма большая награда, — важное лицо помолчало и добавило так же шепотом, — и тебя, и детей, и внуков твоих».
— Ваше сиятельство имеет в виду здоровье той высокой дамы, к коей я должна попасть в услужение? — без обиняков спросила Анна.
Важное лицо вдруг все взмокло, высокий лоб его покрылся бисером чистой влаги, красивой формы руки в перстнях мелко задрожали. Анна поняла, что угадала. И еще поняла умная девушка, что в случае удачи этот господин выполнит обещание, хоть главный навар от него получит, конечно, не она. В случае же провала он отречется от всего, потому что не принято в цивилизованном мире посылать к императрицам убийц.
Естественно, она не сказала о главной инструкции Блюму. На выполнение этого задания могут годы уйти. Тогда казалось, что спешить некуда, тогда русские только Мемель взяли.
Попав так скоро и неожиданно в услужение ко второй даме государства, Анна умно воспользовалась этим. Назвать родиной Цербст ее выучил Шувалов, но дверь запереть, помучив Екатерину, а потом прикинуться избавительницей, это она сама придумала, этого у нее не отнимешь.
Теперь перед ней стоял выбор: остаться ли на той призрачной службе, которую предложил ей господин… назовем его X. — это первый вариант. Позабыть про господина X. ради господина Шувалова — второй. Был еще и третий, самый разумный и соблазнительный — послать обоих господ к чертовой матери и начать служить верой и правдой ее высочеству Екатерине — будущей королеве России.
Разумеется, просто так ни от Блюма, ни от Шувалова не отвяжешься, поэтому пока стоит сохранять видимость истовой службы, а дальше время покажет. Но время, как уже говорилось, мчалось быстрее обычного. Так, в узловые минуты жизни, во время войны, смены формаций, правления господин Кронос вдруг ударяет по маятнику, и он начинает сновать туда-сюда в два раза быстрее. Люди этого не замечают, только становятся вдруг раздражительными, озабоченными, ссорятся, плохо спят, а от жизни ждут одних неприятностей.
Белов возвращается в армию
Мы оставили фельдмаршала Апраксина, когда он отослал с Беловым срочные депеши в Петербург, то есть в самом начале сентября. Дальнейшие события развивались стремительно.
Пока донесения Апраксина летели в Петербург, пока там их осмыслили и написали ответ, а именно известный указ № 134, полный боевого духа и призыва немедленно продолжать наступление, Апраксин, может быть, и не желая того, добился, чтобы армия стала полностью небоеспособной. Бо́льшая часть повозок, словно при поспешном отступлении, была брошена при переходе через реки, конница сама собой распустилась. Только диву можно даваться, как быстро разложилась только что победившая армия. Нравственная победа (как трудно ее добиться) сменилась нравственным поражением. Так всегда бывает, когда люди не понимают действий своих командиров, однако догадываются, что их действия, даже разумные, ничего не могут изменить в общей картине. Словно под гору катились — дисциплины никакой, мародерство, грабежи, сумрачная какая-то, устрашающая бестолковость: то отряд сбился с пути, то целый полк заблудился в лесочке из десяти сосен.
