Дэвид Ротенберг - Шанхай. Книга 1. Предсказание императора
— Варвары! Это же несовместно ни с каким законом! — восклицал Джедедая Олифант, впервые за очень долгое время завидуя тем, кто мог найти успокоение в алкоголе.
— Потребуйте хотя бы вернуть их тела! — выкрикнул Макси.
Ричард уважал чувства брата, но не хотел, чтобы они сейчас мешали ему. Именно сейчас, когда все торговцы, расстроенные до крайней степени, вновь собрались в конторе «Джардин и Мэтисон», настало время действовать. Нужно собирать войска, а не заниматься всякими сентиментальными глупостями вроде возвращения тел казненных.
— Это возмутительно и не укладывается в рамки цивилизованного поведения! Никак не укладывается! — до краев налив виски в бокал Геркулеса и усевшись на стул, подхватил Перси Сент-Джон Дент.
— Никогда больше подобное не должно произойти с нашими соплеменниками, — заявил Геркулес, не замечая боли от новой подагрической шишки, вздувшейся на сей раз на мизинце его левой ноги.
Вперед выступил старый Врассун и, мельком перекинувшись взглядом с Ричардом, предложил:
— Значит, мы все согласны с тем, что должны взять свою судьбу в собственные руки. Мы должны преподать урок этим язычникам. Мы в один голос будем требовать права жить на своих землях так, как сами считаем нужным. — Он обвел присутствующих взглядом и медленно поднял бокал. Все собравшиеся последовали его примеру. Даже Джедедая Олифант поспешно схватил пустой бокал и поднял его высоко над головой. — За экстерриториальность, джентльмены!
Мужчины выпили и разошлись по конторам, чтобы связаться со своими людьми в правительственных кругах и начать процесс, который со временем приведет к вошедшей в историю Второй опиумной войне.
Глава двадцать четвертая
И ГРЯДУТ ПЕРЕМЕНЫ
Это и войной-то назвать было сложно. Появление в шанхайской гавани шести британских и двух американских боевых кораблей произвело настоящий эффект. Малейшие колебания со стороны маньчжурских властей — и корабли принимались снова и снова обстреливать китайскую часть города. Еще до захода солнца маньчжурский мандарин сам предложил проект договора об экстерриториальности.
Ричард переводил, а Геркулес и Перси Сент-Джон Дент проталкивали выгодные торговцам пункты, и договор приобретал все более конкретные очертания. Постоянные увертки мандарина и его попытки сделать соглашение расплывчатым встречали жесткий отпор на каждом шагу. В итоге, когда через шесть дней договор был готов, он стал самым всеобъемлющим документом, ограничивающим полномочия китайских властей по отношению к иностранцам, который когда-либо был составлен и, главное, подписан.
Празднование началось в тот же вечер — сначала в британской концессии, а затем и в американской. Олифант пытался начать торжества с божественных песнопений, но успел пропеть только вступительный гимн, после чего его голос заглушило шумное веселье. Стреляли из ружей в воздух, спиртное текло рекой, а тем временем приближалась полночь — час, когда, согласно договору, должен был вступить в силу режим экстерриториальности.
По мере того как пирушка становилась все более бесшабашной, Ричард ушел в Старый город и постучал в дверь без каких-либо обозначений. Дверь открыла Цзян и, наклонившись к Ричарду, спросила:
— Женщина с вами?
Ричард кивнул и позвал Лили. Из-за коробок, наваленных в переулке, вышла женщина без носа и ушей и приблизилась к двери, низко склонив голову. В руках она несла тетради. Цзян знала: это дневники Ричарда.
— Ваша обычная комната приготовлена для вас. Ваша трубка вычищена, ваши грезы ожидают вас, — проговорила Цзян.
В нескольких милях вверх по Хуанпу над двумя узкими могилами застыл Макси. Майло и Сайлас стояли рядом с ним.
— Нужно почитать людей, которые погибают, выполняя ваш приказ, мальчики, иначе за вами никто не пойдет.
Макси склонил голову. Он не умел молиться и нисколько не переживал по этому поводу. Он переживал за бессмысленно потерянные жизни.
— Поминайте этих людей в ваших мыслях, — повернувшись к мальчикам, сказал он. — А теперь положите цветы на их могилы.
Мальчики опустились на колени и положили цветы. Сайлас прикоснулся к холодной песчанистой земле и подумал о том, каково это — лежать там, внизу?
Макси смотрел на племянника и ощущал, как тот неуклонно отдаляется ото всех. То же самое чувство он в последнее время все чаще испытывал в отношении самого себя. А теперь еще две эти ужасные смерти. Два убийства. Он чувствовал, что двое несчастных принесены в жертву, но это было не более чем подозрение. Макси оглянулся на реку и растущий город позади себя и впервые понял, что это место не является его домом и никогда им не станет.
Сильный порыв ветра с запада заставил его посмотреть в том направлении. Там, вверх по реке, находились тайпинские мятежники.[46] Он точно знал это, но удивился, почему подобная мысль пришла ему в голову именно сейчас, когда он стоял на продуваемом всеми ветрами холме рядом с двумя своими племянниками и двумя могилами.
Колокол возвестил о наступлении полночи, и тут же городской глашатай прокричал:
— Полночный час!
Иностранцы разразились восторженными криками.
В Старом городе родители ощутили разлившийся в воздухе острый запах перемен и прижали к себе детей.
Третий шарик опия сыграл с Ричардом обычную шутку: в его спине раскрылись отверстия, и он полетел по спирали в глубокий колодец — к самому себе и темной тайне, хранящейся там.
В это же время в залив вошло парусное судно. Прибыли французы. На палубе рука об руку стояли Сюзанна и Пьер Коломб, мадам и священник.
По воде разносились звуки разудалого веселья.
— Вечеринка, — с улыбкой проговорила Сюзанна. — Вполне подходящий прием. Тебе придется примириться с этим, брат. Ведь вечеринки — не по вкусу церкви, не так ли?
— Нет, сестра, не по вкусу. Но для твоего коммерческого предприятия они как раз то, что надо.
Его слова всегда были колкими.
— Как мило, что ты это подметил, — ответила Сюзанна. И обратила взгляд на свой новый дом, Шанхай.
Глава двадцать пятая
ФРАНЦУЗЫ
Шанхай. С 1846 года по сентябрь 1847 года
Экстерриториальность сразу же решила две проблемы, стоявшие перед торговцами. Во-первых, благодаря защите, которую она обеспечивала, они могли нанимать сколько угодно китайцев для работы на своих предприятиях и в домах, во-вторых, они оказались избавлены от необходимости платить по сто тысяч серебряных ляней, которые требовал с каждого из них маньчжурский мандарин.
