Дэвид Ротенберг - Шанхай. Книга 1. Предсказание императора
— Приходи ко мне сегодня вечером.
Слова, прозвучавшие на незнакомом языке, заставили споривших на английском умолкнуть. Послышались гневные реплики в адрес «затесавшихся среди нас язычников», а Перси Сент-Джон Дент заявил, что «на нашей встрече должно говорить на английском».
— Приношу извинения, джентльмены, — кивнул Врассун-патриарх.
Однако Ричард не заметил сожаления ни в голосе, ни в поведении старика.
Когда братья Хордуны поднялись из-за стола, чтобы отправиться восвояси, главы крупнейших торговых домов сидели в злом, напряженном молчании.
Поздно ночью Ричард вошел в самое сердце вражеской территории — личный кабинет патриарха клана Врассунов. Он стоял с шапкой в руке, ожидая появления старика.
Все в этой комнате кричало о могуществе и богатстве. Роскошные ковры из Пенджаба, обитые нежной кожей стулья, готовые соперничать с лучшей мебелью парижских салонов, огромные окна, выходящие на пешеходную дорожку, бегущую вдоль берега Хуанпу, написанные маслом картины в золоченых рамах, изображавшие, похоже, одну и ту же женщину, только в разные периоды ее жизни. У одной стены кабинета стоял семисвечник, у другой — различные артефакты, относящиеся к иудаизму.
Без фанфар и извинений за опоздание в кабинет вошел Элиазар Врассун, а за ним — Сирил, его помощник по делам Китая. Движением одного пальца Врассун отпустил Сирила и только после того, как тот вышел из кабинета, повернулся к гостю.
Ричард посмотрел на Врассуна. По его телу пробежала дрожь злости, которая тут же прекратилась, поскольку в памяти вдруг зашевелилось одно очень важное воспоминание. Глава «Британской восточно-индийской компании» протянул ему руку. А в мозгу Ричарда всплыли слова: «Что ты здесь делаешь?» Но продолжение фразы никак не удавалось поймать. На секунду Ричарду показалось, будто он падает в пропасть, вновь превратившись в ребенка, а между ног — влажно! А потом он куда-то тыкал пальцем, указывая мужчине на что-то. На что?
Ричард заметил наконец протянутую руку, и ему доставило удовольствие не ответить взаимностью на этот жест вежливости.
— Как вам будет угодно, — проговорил Врассун, опуская руку в карман сюртука. — Что ж, похоже, наши коллеги-христиане намерены и впредь грызться друг с другом.
— В отличие от нас, иудеев, которые всегда любят и почитают друг друга, — с нескрываемым сарказмом заметил Ричард.
Старик кивнул и налил себе рюмку шерри из хрустального графина. Ричарду он выпить не предложил.
— Действительно, — сказал Врассун, — но мы, по крайней мере, не ссоримся из-за религиозных тонкостей.
— Только потому, что мне нет дела до религии, — ответил Ричард.
— Это верно, вам религия безразлична. — Голос Врассуна вдруг стал холодным как лед. — Вас и евреем-то назвать нельзя. Если бы они не испытывали к нам столь сильной ненависти, у вас вообще не было бы определенной личности. Вы еврей лишь потому, что вас ненавидят гои.[45]
— Я живу своей жизнью, опираясь на собственные ценности, — не стал спорить Ричард.
— Если, конечно, таковые у вас имеются.
— Я отвергаю вашу средневековую темноту и пытаюсь обрести свой свет.
— Вы одинокий человек, мистер Хордун, — медленно покачал головой Врассун.
— Лучше быть одиноким, чем поклоняться идолам.
— Идолам? — Голос Врассуна взлетел крещендо, и это удивило Ричарда.
— Да. А теперь, может, вы пропустите вступление и сообщите то, что хотели?
Врассун колебался. Неужели он действительно нуждается в помощи этого мальчишки? Неужели ему недостаточно собственного влияния? Если бы это был один, два или три человека из его собственной компании, другие торговцы даже не почесались бы. Но когда заодно выступают люди из двух разных фирм, они задумаются: «А вдруг следующим будет кто-то из моих?» Это станет для торговцев реальной угрозой, заставит их единым фронтом надавить на свои правительства, чтобы добиться экстерриториальности.
Патриарх клана Врассунов посмотрел на молодого Хордуна и подумал: «Мы партнеры, ты и я, и являемся таковыми уже много лет. Но ты начнешь понимать это только сейчас».
Он сделал глубокий вдох и сказал:
— У меня ваши долговые обязательства перед банком «Барклай».
— Это для меня не новость.
— Хотели бы вы получить рассрочку на выплату долга?
Ричард молчал. Совершив путешествие в глубь Китая с представителями Дома Сиона, он понял, что может открыть новые рынки, о существовании которых другие торговцы даже не подозревают, и заработать на них большие деньги. Возможно, их не хватит, чтобы расплатиться по всем долгам, но значительную часть погасить удастся. Однако, для того чтобы развернуться и наладить работу на этих рынках, понадобится время. Время, которого у него не было.
— Я вас слушаю, — проговорил Ричард, стараясь, чтобы голос звучал бесстрастно.
Возвращаясь домой той ночью, он понял, что план Элиазара Врассуна — единственная возможность объединить торговцев. Он, как мог, старался выторговать для себя наиболее выгодные условия и был потрясен, когда в конце беседы Врассун сказал:
— Вам удалось заключить куда более выгодную сделку, когда вы были моложе.
Ричард попросил его расшифровать смысл этой загадочной фразы, но старик только засмеялся и спросил:
— Так мы договорились?
Вот тогда Ричард пожал ему руку, и этим рукопожатием сделка была скреплена. Он знал, что не должен посвящать Макси в детали.
«Если Макси узнает, на что мне пришлось пойти, чтобы получить трехгодичную рассрочку на выплату долга, он непременно кого-нибудь убьет, — думал Ричард. — Сначала, безусловно, Врассуна, а потом, возможно, и меня».
Щедрое финансовое предложение, сделанное старым Врассуном маньчжурскому мандарину, позволило заручиться его содействием. Мандарин был готов издать прокламацию, призывающую всех представителей гражданских властей «в полной мере распространить действие наших местных законов на всех без исключения граждан Шанхая».
Мистер Норманн Винсент окунул перо в чернильницу, стоявшую на высокой подставке для письма, и начертал на накладной «Оплачено», затем потер руки, чтобы вернуть чувствительность пальцам. Холод здесь, в Шанхае, был совсем не таким, как в его родном Лондоне, и, с тех пор как Винсент три года назад приехал на Дальний Восток, он постоянно болел. Он снял с шеи медальон и открыл его. Оттуда на него смотрело широкое искреннее лицо жены. На руках она держала младенца, их маленькую дочурку.
«Она уже не малышка, — подумал он. — Сейчас она, наверное, уже ходит и говорит». Винсент вздохнул, и дыхание, вырвавшись изо рта, превратилось в облачко пара.
