Владимир Малик - Фирман султана
— От гетмана?
— Да, ваша светлость. Гетман приказал доставить письмо и полоненных.
— У самого полоненных достаточно, — сказал утомлённо боярин, разворачивая бумагу.
Гетман писал: «Посылаю тебе, князь Григорий Григорьевич, знатного татарского мурзу Саферелея. Оный мурзишка зятем доводится хану Мюрад-Гирею… Напугай его хорошенько! Скажи, что отрежешь его поганую голову и пошлёшь в подарок тестю, сиречь хану, ежели тот позволит визирю Мустафе учинить насилие над князем Андреем… Вместе с ним посылаю ещё двух захудалых мурз, пускай сам Саферелей немедленно отправит их к хану как своих посланцев. Двух — для большей верности…»
— А вот оно что! — воскликнул боярин и обратился к гонцу: — Спасибо тебе, казак! Ты принёс мне надежду…
Он быстро подошёл к низкорослому Саферелею, которого поставили перед ним на колени с завязанными сзади руками, произнёс тихо, но твёрдо:
— Мурза, хан Мюрад-Гирей поступил необдуманно, передав моего сына князя Андрея туркам. Визирь Мустафа грозит ему смертью. Он сообщил мне, что сдерёт с головы живого князя Андрея кожу, набьёт её соломой и пришлёт мне, если сегодня до полудня я не сдам Чигирин… Я буду защищать этот город, пока у меня хватит сил! Значит, визирь может выполнить свою гнусную угрозу… Но клянусь, я найду способ отомстить хану за моего единственного сына! И первой жертвой этой мести будешь ты, мурза! Я прикажу тогда содрать с твоей головы кожу, тоже набить соломой и отослать хану…
Саферелей побледнел. У него пересохло во рту. Он хрипло произнёс:
— О аллах, спаси князя Андрея!
— Ты поможешь аллаху, мурза!
— Я?
— Если хочешь носить голову на плечах, передай хану через своих одноплеменников, — Ромодановский кивнул головой в сторону двух пленных мурз, что стояли поодаль, — чтобы спас князя Андрея! Иначе…
— Якши, якши[49], — быстро залопотал Саферелей. — Я сделаю так, как приказывает визирь урусов… Однако все в руках аллаха…
— Безусловно. И прежде всего твоя жизнь, мурза.
Ромодановский отошёл, а Саферелей начал все объяснять мурзам, и те согласно кивали головами:
— Якши! Якши!
8
С рассвета начав обстрел Чигирина, турецкие пушки весь день не прекращали огня. Пылающие бомбы и раскаленные ядра прочерчивали на затянутом дымом небе огненные следы, летели в город со всех сторон, рушили уцелевшие в предыдущих штурмах дома, поджигали все, что могло гореть.
Взрывы сотрясали истерзанную, обугленную, пропитанную кровью землю, рвали её в клочья. Дым, пыль, горячая зола вздымались высоко вверх, наполняя воздух горячим смрадом.
Замок откликнулся с Каменной горы залпом сорока пушек, послав в поле смертоносные чугунные бомбы и ядра. Пушкари, по приказу генерала Гордона, набили в пушки в полтора раза больше пороха, рискуя быть разорванными вместе с ними. Но пушки выдержали. Зато в турецком лагере вспыхнули шатры, вздыбились, обрывая поводья, ослеплённые страхом кони, страшно заревели верблюды, закричали раненые.
Дым черно-бурой тучей окутал Чигирин. Сквозь него проглядывало грозное, кроваво-багряное солнце.
Весь день турки не прекращали атак. Тысячи янычар, спахиев, татар, валахов, мунтян, арабов с криками, с перекошенными от ярости и страха лицами, размахивая саблями, пиками, знамёнами, подбадриваемые завыванием зурн и грохотом барабанов, шли и шли на приступ. В полдень взлетела на воздух сторожевая башня Крымских ворот. Не обнаруженный вовремя подкоп причинил страшные разрушения в стене. Плотные колонны янычар ринулись в пролом. Вскоре второй взрыв потряс весь Нижний город. Разлетелась в прах часть стены на восточном, низменном берегу Тясмина. Сюда, как вода в половодье, хлынули четыре тысячи воинов Каплан-паши. За ними врывались всё новые и новые турецкие отряды.
Комендантский дом — бывший дорошенковский больверк[50] — был разрушен прямым попаданием бомб. Комендант, окольничий Ржевский, все время находился со стрельцами на стенах. Заметив, что в пролом ринулись турки, он во главе горстки воинов бросился навстречу врагам, чтобы выбить их из крепости. Но в этот миг впереди сверкнул огонь — и горячий осколок врезался ему в лицо. Залитый кровью, он замертво упал на горячую, как зола, землю.
С этого времени защитники Нижнего города, не сумев отбросить янычар и забить проломы в стенах мешками с землёй, начали сдавать врагу одну улицу за другой. К вечеру стало ясно: Чигирин не удержать… И тогда случилось самое страшное: остатки стрелецких полков и полков сердюков покатились к Калиновому мосту. Их было немного, но, собранные в одном месте, они ещё могли бы некоторое время сдерживать врага. Однако страх и отчаяние уже овладели сердцами воинов. К тому же все командиры, а среди них комендант Ржевский, полковники Рубан и Коровка, были либо убиты, либо тяжело ранены. Сотни людей, утратив веру в то, что Чигирин ещё можно отстоять, кинулись к мосту. За ними погнались янычары. Старый, подгнивший мост не выдержал огромной нагрузки, тесноты и неудержимого бега — с треском развалился, погребая под своими обломками в глубине Тясмина тех, кто только что находился на нем. Крики боли, ужаса раздались у моста… Люди прыгали в реку и пытались вплавь добраться до другого берега. Одним посчастливилось это сделать, другие, особенно раненые и те, кто не умел плавать, тонули на глубине. Но и это жуткое зрелище не могло остановить задних: страх перед янычарами был сильнее смерти в воде.
Генерал Гордон с уцелевшими воинами своих полков и сердюками полковника Коровки, перешедшими под его командование после ранения их командира, опасаясь окружения, оставили Верхний город и заперлись в замке. Наступили последние часы героической обороны Чигирина.
9
Воевода Ромодановский в подзорную трубу видел, какого мужества, каких усилий и крови стоило защитникам Чигирина с утра до ночи отбиваться от все новых и новых янычарских полков. Казалось, живые люди, которых к тому же было во много раз меньше, чем нападающих, не могли выдержать такого напряжения. Взлетали на воздух стены, рушились дома, взрывались, поднимая в небо черную землю, турецкие бомбы и мины, дым клубился, заволакивая все, как осенний туман… Пал Нижний город, погибла большая часть его защитников… Но Чигирин не сдавался — стоял! Из замка то и дело гремели залпы пушек и гакивниц, трещали выстрелы мушкетов и тульских пищалей, на башнях развевались знамёна: малиновый — казацкий, голубой, с ликом святого Георгия, — дивизии Гордона. Вечером турки подтянули пушки — начали обстреливать замок. К воротам подвезли таран, и глухие удары, долетавшие даже до Тясмина, сотрясли могучие стены. Тысячи янычар взбирались по крутой Каменной горе вверх, к замку.
