Хельмут Ханке - На семи морях. Моряк, смерть и дьявол. Хроника старины.
Кроме того, пребывание женщин на военных кораблях было бы несовместимо с дисциплиной, а на торговых судах, где все подчинено единому богу – грузу, их просто негде было бы разместить.
Однако женщины, по мнению моряков, приносят несчастье лишь на корабле, а не на берегу.
Моряки основали много смешанных рас. Люди Колумба не были первыми родоначальниками смешанных рас. Подобная слава по праву могла бы принадлежать еще финикийским навигаторам. Они оставляли свои следы повсюду, где только им доводилось появляться, – и на европейских, и на африканских берегах Средиземногс моря.
Не отличались от них и викинги. Эти суровые мореплаватели испытывали слабость к шарму темноглазых женщин южных стран – испанок, француженок, итальянок.
Величайшая из расовых диффузий, осуществленная благодаря кораблям, совершилась в эпоху Великих географических открытий. Индейцы Карибского побережья Америки приняли испанских моряков, пришедших на трех каравеллах Колумба, за белых богов и потому поначалу сочли за честь для себя, когда те возжелали их жен.
Их заблуждение развеялось, как только они познакомились с захватчиками поближе. Едва ли богам могли быть присущи такие свойства, какими обладали эти авантюристы. И тогда они возненавидели этих «богов».
Первое знакомство европейских мужчин с экзотическими женщинами имело неожиданные последствия. Прежде всего этим воспользовался Колумб. Во время вербовки экипажей для своего второго путешествия в Америку он не испытывал никаких затруднений. А ведь первое плавание из-за этого чуть было не сорвалось.
Конечно, такому изменению во взглядах способствовала и жажда наживы. Однако стрелку компаса фантазии кабальеро не меньше притягивал и другой магнит: не знающие условностей, вольные как птицы, женщины Нового Света.
В портовых притонах Палоса возвратившиеся на родину мореходы не делали тайны из своих приключений за океаном. То, о чем там рассказывалось, не оставляло безучастными даже высокомерных идальго.
Другим последствием встречи Европы и Америки на этой основе явилась «благородная болезнь» эпохи Великих географических открытий, поразившая сначала иберийских моряков, а затем распространившаяся по всей Европе. Она не щадила ни матросов, ни кондотьеров, равно как в более поздние времена с одинаковой ненасытностью разъедала тела королей и нищих.
Долгое время не могли доказать, что сифилис – болезнь американского происхождения. Ныне этому есть доказательства. С того дня в 1493 году, когда врач Диас де Исла поднялся в Палосе на «Пинту» и «Нинью», чтобы оказать помощь некоторым морякам, чахнувшим от неведомой болезни (капитан «Пинты» умер через несколько дней после возвращения), и до начала XX века сифилис считался заслуженной карой за греховные радости. Поэтому заболевшие мерзкой болезнью шли часто не к врачу, а к исповеднику.
Это обстоятельство, а также катастрофическое состояние гигиены привели к ужасающему распространению новой заразы в Европе. В тот же год, когда Колумб возвратился из своего первого плавания, случаи сифилиса были зафиксированы в Барселоне, Париже и даже в Англии.
Но ни сама страшная болезнь, ни отсутствие снадобья от нее не могли избавить моряков от легкомыслия и беспечности, с которыми они предавались тем занятиям, что изображены Томасом Роулиндсоном на картине «Первая сделка после выхода на берег».
Ни тяжелая работа, ни плохое питание, ни невзгоды во время долгих трансатлантических рейсов не подавляли жизненных инстинктов лихих мореходов. Нескончаемо кружились их мысли вокруг женщины, находя свое выражение то в словах шэнти, распеваемых во время работы, то в анекдотах, смакуемых на баке.
Те самые парни, которые после многомесячных мучений на корабле свято клялись, что вдыхают последние порции морской соли в своей жизни, в ближайшем же порту с легким сердцем за несколько часов проматывали на женщин и вино все деньги, заработанные своим каторжным трудом. А когда хмель улетучивался и из кармана выкатывался последний пенни, гуляки вынуждены были снова отправляться в море, чтобы в следующий раз, сойдя на берег, опять попасть в эту стариннейшую западню мира.
Как уже говорилось, при подготовке к первому путешествию Джеймсу Куку не пришлось испытать трудности с набором команды. К нему дружно нанялись парни из экипажа только что возвратившегося из плавания капитана Уоллиса. Их лозунгом было: «Вперед, на вест, к островам любви!» Эти атоллы, опоясанные белой пеной прибоя и источающие амброзийный запах цветов, казались им земным раем.
Нигде в мире не было столь прелестных, вовсе не жеманных и так заботливо ухаживающих за своим телом созданий, как на Таити! Целыми днями они купались. От них всегда исходил аромат цветов, так как из кокосового масла и гардении они умели составлять первоклассную косметику. Некоторые островитянки выбривали брови акульими зубами. Таитянки обладали шармом, которого моряки никогда раньше не встречали у доступных им женщин. Коммерсон, сопровождавший Буггенвиля[03] в Южные моря, выразил свое восхищение таитянками следующими словами: «Весь остров – храм. Все женщины – его алтарь… А что это за женщины, спросите вы меня? По красоте они не уступают грузинкам, да к тому же грация их предстает взору полностью обнаженной».
Сам капитан Буггенвиль назвал остров Таити из-за его обитательниц Новой Киферой. В древнегреческой мифологии, на Кифере[04] вышла на берег пенорожденная Афродита.
В Англии же ханжей в париках, засевших в правительстве, столь великая беззаботность в любви повергала в ужас.
Когда английское Адмиралтейство подыскивало командира корабля для экспедиции в Южные моря, оно не случайно выбрало Джеймса Кука. Это был не только испытанный моряк, но и очень рассудительный, сдержанный человек. Адмиралтейство надеялось, что он останется неподвластным чарам полинезиек, сразившим за несколько лет до того капитана Уоллиса.
И Кук действительно оставался стойким, даже когда перед ним разыгрывались такие сцены, как, например, зафиксированная им самим в дневнике: «…женщина по имени Ураттуа, знатнейшая из обеих, ступила на ковер, задрала свое платье до пояса и медленными шагами, с серьезнейшим и невиннейшим в мире лицом сделала три круга… Подобное поведение, которое я затем наблюдал и у другой женщины, позволило мне предположить, что обнажение является знаком почтительности. Стыдливость, в нашем понимании этого слова, на Таити совершенно неизвестна, а целомудренности они не придают никакого значения…
Юная девушка и молодой мужчина приносят жертву богине любви в присутствии многих лиц обоего пола. Я рассказываю об этом, принимая во внимание много обсуждавшийся вопрос, не основывается ли стыдливость на природном инстинкте…
